– Сидите тихо, вы все, – прошипел Калигула через арену.
Неохотно, но беспрекословно сенаторы подчинились. Ланиста объявил следующий лот – галльский гладиатор со сциссором[6]. Это был крупный мужчина с огненно-рыжими волосами. Свой блестящий шлем он держал в руке, бугрящейся огромными мускулами и покрытой сеткой шрамов. В Нарбоне этот Ветрий, как его, кажется, звали, считался героем, и на римскую публику он уже успел произвести впечатление.
– Кто даст десять тысяч? – провозгласил распорядитель аукциона.
Ответом ему была гробовая тишина. Наконец Гай изобразил озабоченность и спросил:
– Ты не заметил, как кивал Сатурнин?
Распорядитель нахмурил лоб и обернулся на дремлющего сенатора. Голова старика поднималась и опускалась в такт его дыханию. Ланиста нервно откашлялся и объявил:
– Десять тысяч от сенатора Сатурнина.
– Пятнадцать, – тут же отозвался император.
Вновь воцарилась тишина. Распорядитель замер в неуверенности, но, наткнувшись на взгляд Калигулы, понял, что должен делать. Он дождался, когда голова Сатурнина опять опустится, и провозгласил:
– Двадцать от сенатора.
Я почувствовала себя дурно. Это же издевательство какое-то! Хотя, конечно, брат именно этого и добивался.
– Двадцать пять.
Кивок.
– Тридцать.
– Пятьдесят.
Кивок.
– Шестьдесят.
– Семьдесят.
Кивок – согласие на восемьдесят.
Время шло. Солнце нещадно палило на раскаленную арену и на тех, в чьем присутствии Сатурнин, сам того не ведая, спускал свое состояние на рыжеволосого галла. Наконец, когда мы все уже проголодались, один из сенаторов взял свою судьбу в свои руки и потихоньку ткнул локтем спящего старика. Тот встрепенулся и открыл глаза.
– А вот и последняя ставка, – усмехнулся Калигула.
– Сенатор Сатурнин дает девять миллионов двести двадцать тысяч сестерциев, – произнес распорядитель аукциона, в его голосе звучали и смущение, и сочувствие.
Сатурнин заморгал – он ничего не понимал. Сенатор, который разбудил его, наклонился и зашептал ему на ухо пояснения.
Старик потерял сознание.
Остальная часть торгов прошла сравнительно скучно, и вскоре после полудня аукцион завершился. Несчастные сенаторы расселись по своим повозкам, причем Сатурнина пришлось поддерживать с двух сторон, так как ноги не слушались его.
Последующие четыре дня я провела в напряжении, ожидая реакции на издевательский аукцион. Но вновь пришлось признать, что Калигула был прав, когда называл сенаторов корыстными и трусливыми: все как один они заплатили за навязанных им гладиаторов огромные суммы, а недовольство свое выразили едва слышным бурчанием между собой. Сатурнин, похоже, от расстройства слег, и семейство пришлось возглавить его сыну – он носил то же имя и жил в одном из их поместий за пределами города.