– Макрон другой, – тихо возразил Силан.
– Почему это?
– Он хороший человек. Не герой, не амбициозный политик, а просто старый вояка и хороший человек. Я много лет с ним знаком. И потом, имея перед собой пример катастрофического падения Сеяна, кто теперь посмеет выйти за рамки, предписанные должностью?
В наступившем молчании было слышно, как вздохнул Калигула.
– Ну, в любом случае при дворе от него будет меньше вреда, чем от Флакка.
Силан горячо закивал, и я в своем укрытии тоже от всей души согласилась с этим предположением брата. Флакк, сделавший наши первые годы пребывания на Капри особенно неприятными, обосновался в Александрии в качестве префекта Египта. Теперь он наверняка запускает руки в тамошнюю казну глубже, чем принято, чтобы обеспечить себе безбедную праздную старость. Его отъезд сделал бы жизнь на Капри более счастливой, не прерывайся она столь частыми встречами со смертью.
Брат с тестем возобновили беседу, но их голоса заглушил чей-то истошный крик с дальнего конца террасы. Оттуда, где на променад выходила дверь из главных императорских покоев, показались четверо германских телохранителей Тиберия, которые за руки и за ноги тащили какого-то человека.
Калигула и Силан напряглись и повернулись на шум, и я, позабыв о вишнях, тоже передвинулась так, чтобы лучше видеть происходящее. Бедняга в лапах германцев не был ни рабом, ни слугой, которых то и дело вышвыривали с террасы в море. Это был гонец посыльной службы империи.
У меня сжалось сердце.
– Помилуйте! – кричал гонец, беспомощно вертясь в лапах могучих германцев. – Я ничего не сделал. Я просто принес свиток в футляре, – выл он. – Свиток!
Кусая от дурного предчувствия губы, я смотрела, как четверо воинов приблизились к перилам, доходящим им до пояса. Мне хотелось отвести взгляд, однако еще в самый первый день на острове я выучила этот урок – если отведешь глаза, то вызовешь подозрения, – и с тех пор всегда помнила об этом. И, кроме того, я чувствовала, что должна засвидетельствовать последние мгновения в жизни несчастного человека.
Германцы подошли к балюстраде и приподняли своего пленника. Тот завопил и задергался еще отчаяннее, и по его тунике расползлось темное пятно мочи. Струйка жидкости потекла под террасу, на стоящих внизу и ничего не подозревающих стражников.
Его так и держали над перилами, плачущего, дергающегося, объятого диким ужасом. У меня не укладывалось в голове – какая жестокость! Ожидание смерти, должно быть, хуже самой смерти! Потом я поняла, чем вызвана эта бесчеловечная пауза.
Из той же двери вышел Тиберий, сопровождаемый юным Гемеллом. Старик опирался на палку и посмеивался над какой-то шуткой внука. Вместе они пошли к германцам-телохранителям. Никто из шестерых не заметил, что на другом конце террасы стоят Калигула и Силан, а меня в моем тайном укрытии и подавно не видели.