Смеются втроём. Солнце гуляет по кухне, плавится масло на укушенном куске хлеба.
Смех стихает, как дождь, – медленно, не сразу.
Солнце слепит.
– Ты чай-то пей, Лизавета. – Александр Иваныч вытирает ладонью глаза. – Чаю будешь? – кивает на чашку.
– Благодарствую.
Она садится ближе. Кладёт ложку сахара, мешает. Он мажет ей маслом хлеб. Жу чувствует, как жарит в груди – не от печки, но от всего этого. Как брат с сестрой живут в этом доме, как он мажет ей маслом хлеб. Как солнце играет на её высушенном временем лице.
– Так ты расскажи про травину-ту, – говорит Александр Иваныч. – Женька спрашивает про травину.
– А травина-то – что травина? – Она обгладывает пустыми дёснами корку.
– Наша… моя мать – вот её неродная мать, а моя родная, – та знала про траву. – Александр Иваныч смотрит на Жу. – У них мать рано умерла, отец женился на нашей. Их пятеро было, да нас трое. Мама же говорила про травину? Расскажи, – кивает сестре. – Когда её брали? Где-то в июле, в августе ли?
– Ну, её дедушка учил, маму. – Лизавета Ивановна вынимает изо рта обсосанную корку, сразу видно, будет говорить обстоятельно. Александр Иваныч прихлёбывает чай. – Мама, было, говорила: «Надо за травиной идти – иди одним путём, не оглядывайся. Ни на крик, ни на что не реагируй, иди, как идёшь. Травину вырвешь, с травиной постарайся не встречать никого. Чтоб тебя никто не видел».
– Как мать-то рассказывала, – вставляет Александр Иванович, – ведь даже когда травину сорвёшь, дак там, говорит, сзаду, чёрт-те что: и крики, и всё! Бежишь махом.
– Да. Махом!
– А как её узнать, травину? – спрашивает Жу.
– Я даже не знаю. Вот, знат, как выглядела, – Александр Иваныч кивает на сестру.
– Показывала мама, показывала эту травину. Такая же толстая дудка ростёт, така же большуша, размашиста ростёт… Да тот же самый борщевик! – Лизавета Ивановна всплёскивает сухими лапками.
– А когда её срывать можно?
– Рвут? Ну, я не знаю, кому когда надо.
– Но время-то знают, – деловито говорит Александр Иваныч. – По времени определяют как-то.
– В любое время, в любое, – отмахивается Лизавета Ивановна. – Но уж идут утром пораньше, чтоб не встретить никого, и как-то ишут время, чтоб опять и обратно не встретить никого. Вот, а рви в любое время суток.
– Не ночью? Утром?
– Дак, кто не боится, ночью сходят. А кто боится, ведь не пойдёт. У нас за травиной далеко ходили. Кило́метра, наверно, два, Сашка, будет? Больше?
– Это в сторону туда, к Горбунихе, по-моему?
– Орлово, да.
– Ну дак, на Орлово, ой! Далеко, конечно.
– А что там? – Жу переводит глаза с брата на сестру, но всё равно не успевает, как они перебрасываются словами.