Она вышла на балкон. Новая вспышка салюта осветила пожарную лестницу и несколько ребячьих фигур на ней. Выше всех — и когда только успел? — карабкался Сережка.
— Сейчас же слезай! — закричала она. — Сию же минуту!
Сережка остановился. Прижавшись к лестнице, посмотрел в сторону своего балкона и медленно, с видимой даже издалека досадой стал спускаться.
На другой день Сережка вернул Японцу его сверток.
— Молоток ты, Серега, — похвалил его, как в тот раз, Японец и, сунув в карман руку, достал горсть семечек. — На…
Сережка подставил ладони.
— Слыхал, барана из магазина увели?
— Слыхал… — протянул подросток, но о вчерашнем визите к нему участкового рассказывать не стал.
— Видел бобочку? — перескакивал с мысли на мысль Японец. — Клевая…
— Загонять будешь?
— Конечно! Что я? Фраер, что ли, какой, чтобы такую напяливать…
Подошел мушкетер-Женька.
— Брательник сказал, на железку вагоны пришли, — сообщил он. — Пошли…
Железкой называли подъездные пути Киевской железной дороги, которые проходили рядом с их домом. С останавливающихся там товарных вагонов иногда удавалось что-нибудь стащить. Но такое случалось редко — вагоны охранялись. Правда, однажды у ребят оказался целый ящик печенья, а в другой — мешок с галошами, но это было всего два раза.
Сережка и Женька смотрели на Японца, ожидая его решения.
— Пошли… — произнес наконец Японец, и они отправились на железку.
Наступил май. В саду зазеленели маслянистые листочки тополей, весело отражая в себе солнце. Лужи пропали. Кое-где показались тонкие травинки, еще слабые и почти прозрачные. Утренняя прохлада уже не была такой бодрящей, как раньше, а несла в себе какую-то мягкость, с которой не хотелось расставаться, а все время чувствовать ее, и чувствовать улицу, и все, что было вокруг. Небо теперь по утрам всегда было чистым, высоким, однако к середине дня нередко набегали тучи, нагоняя дождь. Иногда шел дождь и светило солнце. Тогда падающие сверху капли были теплые, как вода из душа.
Мушкетер-Славка рассказывал, что уже купался в Москве-реке, но ему не верили. Было еще все-таки холодновато, не то что летом.
В те дни все жили скорым окончанием войны.
— Ну, если не сегодня, то завтра!.. Завтра обязательно война кончится! — говорили кругом.
Некоторые даже уверяли, что капитуляция Германии уже подписана, но только вот почему-то об этом не объявляют.
Третьего мая все говорили о взятии Берлина, о том, что над рейхстагом водружено знамя Победы. Рассматривали в газетах фотографии разрушенного главного государственного учреждения Германии, вглядывались в радостные лица солдат, внимательно прочитывали списки награжденных.