Вдова Рейзл вела на поводке мартышку. Мартышка держала в лапке банан, а бананов махмирцы давным-давно не видели. Вдова то ускоряла шаг, то вдруг останавливалась. Обезьянка все повторяла за ней. Старушка заранее растопырила пальцы, чтобы выхватить лакомство при первой же возможности. Мендл стоял позади, с чемоданом на голове, и смотрел, как Рейзл пытается выманить у мартышки банан. Он удивился, как всегда, когда становился свидетелем очередного грехопадения, и, как всегда, от такой прямо-таки первобытной дикости к глазам подступили слезы. Он сделал глубокий вдох, презрел ощущение несправедливости – чувство, позволительное богатым, а Мендл не позволял себе ничего такого с тех пор, как слишком многим ужасам он стал свидетелем.
Вскоре они были на месте. Здание оказалось огромное, фасад длиной как их поезд. И, должно быть, роскошное внутри. Однако махмирцы не увидели ни trompe d’oeil[12], ни сусального золота, украшавшего фойе. Их провели за кулисы с черного хода, через двойные двери.
Когда процессия оказалась в помещении, артисты взбодрились. Откуда-то взялись и энергия, и высокий профессионализм. Даже пьяницы из вагона-ресторана и любители сигар, мимо которых Мендл проходил в тамбуре, двигались с внезапно обретенной четкостью. Мендл заметил это, когда один жонглер подхватил мартышку и принялся, как она ни верещала, жестоко впихивать ее в брюки. Заметил, когда стареющие танцовщицы спрятались за крышками зеркальных шкатулок и выглянули оттуда лишь обретя новые лица, создающие иллюзию молодости, да так, чтобы поверили зрители в любом конце зала. Мендл похолодел от страха, наблюдая за ними, пытаясь понять, что же в их безобидных приготовлениях так настораживает.
Когда мимо с охапкой жестяных мечей промчался помощник режиссера в прозрачной от пота рубашке, покрикивая «Schnell»[13] на всех, кто случайно встречался с ним взглядом, Мендл понял, что причиной этого жуткого страха. Деловитость, которую проявляли все до одного, безукоризненная исполнительность, дисциплина и порядок – вот в чем причина. Он понял это с самого начала, с того дня, когда захватчики строем вошли в город и, обнаружив, что площадь пуста, принялись пинками выбивать двери; понял по той неукоснительной педантичности, из-за которой в войне такого огромного масштаба не упустили отыскать незаметную – надо же, чтобы так повезло – точку на карте, деревушку, поименовавшую себя городом, где жили простаки Хелма. И эта деловитость, понял Мендл, их погубит.
– Такое впечатление, что мы в земной утробе, – сказала Рейзл, указывая на мостки, мешки с песком и бесконечные канаты и крюки.