— А ну прекрати! Чтоб я такого больше не слышала! — Она появилась в дверях, вытирая руки о фартук. — Ну чего пристал к человеку? Уж если девка ему так приглянулась…
В вопросах морали Рита, не чета мужу, была до пуританства строга и бескомпромиссна, никакого легкомыслия в отношениях полов не признавала, не переносила на дух даже фривольные разговоры, и раз уж она дала мне «добро» на встречу с Барби, я отправился на свидание с легким сердцем и чистой совестью. Хотя и волновался, как мальчишка.
По узкой подвальной лестнице я выбрался из подземки и, как было договорено с Барби, встал под часами на перекрестке.
Это когда будем в Москве, я напишу, что стоял на углу Тверской и Газетного, или Скатертного и Никитской, или Старосадского и Покровки. И сейчас за язык тянет сказать, что караулил Барби на каком-нибудь знаменитом пятачке вроде Таймс-сквер, но не стану врать, не помню. Вылез из-под земли, где она велела, и стал нетерпеливо топтаться, ждать.
Ждать, если она, конечно, явится точно, оставалось минут десять: я, опасаясь опоздать, приехал загодя. И вот теперь нелепо топтался под часами, изображая карикатурного влюбленного. Недоставало только букета в руках.
Терпеть не могу попадать в дурацкие ситуации, терять лицо. Может, в самом деле Шурка прав и вся эта затея ни к чему. Что за блажь — непременно трахнуть черную! Через несколько дней я в Москве, где родился и кой-кому уже пригодился, а там, глядишь, еще кому-нибудь пригожусь, где мои друзья и подружки, где все эти проблемы решаются легко, просто, без надрыва. А сейчас сидели бы с Шуркой и Ритой на кухне, перемывали косточки знакомым и ржали над старыми анекдотами. Или напоследок выгулял бы всласть дружка своего сердечного Жору — близнецы-то долгими прогулками его не балуют.
Ладно, решил я, буду ждать ровно пятнадцать минут; меньше вроде бы неловко, больше — ни к чему. Придет — хорошо, не придет — еще лучше. Лучше? Что-то кольнуло внутри — лучше ли?
Черный, будто вырезанный из мореного дуба красавец вырос передо мной. На голову выше меня ростом, на шее, что твой мухинский рабочий с колхозницей, гирлянда цепей. Именно цепей, а не цепочек. И на запястьях тоже цепи — раб с плантаций, да и только… Просто невероятно, чтобы человек вышел на улицу, неся на себе добрый килограмм золота. Ювелирные изделия желтого металла, как пишут у нас в милицейских протоколах. Нет уж, такой парень латунную цепь на себя не повесит…
Брату что-то нужно? Покурить, понюхать, поширяться? (Тамбовский волк тебе брат. Или алабамский койот. Это если койоты водятся в Алабаме…) Нет, спасибо, сэр. Девочку, мальчика? Нет, спасибо, сэр. (Сейчас начнет предлагать представителей местной фауны. Спасибо, сэр, не надо.) Ага, мой брат — нездешний, форинер, он хочет позвонить на родину, домой? Париж? Тель-Авив? Берлин? Нет проблем. Десять баксов — соединю за минуту, и говори до усрачки.