В автобиографии 1923 года: «Сын крестьянина».
Ни в одной из трёх автобиографий мало того что по имени-отчеству отца не считает нужным назвать, но ещё и ни слова о нём не говорит — хотя с тёплыми чувствами вспоминает деда, бабку и дадьёв по материнской линии и тем более поэтических учителей.
В автобиографии 1924 года у отца наконец появляется имя — но более ничего. И здесь Есенин в который раз пишет о бабке, деде с материнской стороны, няньке; появляется припадочный дядька; упоминает он Городецкого и Блока.
В последней автобиографии 1925 года нет ни отцовского имени, ни «сына крестьянина» — зато снова: дед, бабушка, дядья; всё те же поэты старшего поколения, однажды признавшие в юном Есенине если ещё не равного, то достойного.
Отец между тем потерялся.
Что же у нас с отцом?
Александр Никитич в ранней юности пел в церковном хоре дискантом. Возили его на свадьбы и похороны: красивый, поёт. Что-то в этом уже есть от будущей судьбы его сына.
Матери — то есть бабушке Сергея Есенина — предлагали отдать Сашу в рязанский собор певчим. Но та рассудила иначе. Вместо храма угодил он двенадцатилетним мальчиком в Москву к мяснику. Всё, что успел накрестьянствовать, — в лучшем случае пацанские подсобные работы: сено поворошить, корову пригнать, подойник принести.
Проще говоря: никаким крестьянином Александр Никитич не был.
Есенинская поэтическая строчка: «У меня отец крестьянин, / Ну а я крестьянский сын» — это метафора.
Но «У меня отец лавочник, а я сын лавочника» — так не прозвучало бы.
Может, отец казался Есенину недостаточно, что ли, колоритным?..
(Деревенские вспоминали его как «тихого» и «скромного»; разве такой отец должен быть у будущего всероссийского хулигана?)
Пробыв шесть лет мальчиком на побегушках, Александр Никитич дорос до приказчика. (Сёстры Есенина, избегая слова «приказчик», имевшего в те времена исключительно отрицательные коннотации, называют его мясником.
Был мальчиком на побегушках, дорос до мясника — получалось вроде как отец скотину забивал сам; но нет — он, серьёзный и ответственный парень, присматривал за всеми остальными: считал, торговал, докладывал купцу.)
В 1891 году, 8 июля, восемнадцатилетний Александр Никитич женился на шестнадцатилетней Татьяне Фёдоровне Титовой.
Таня себе другого константиновского паренька желала — но родители её слушать не стали.
Невесту, чтобы не сбежала, не выпускали из дома, а накануне венчания посадили в подпол.
Венчаться повели прямо из подпола — холодную ещё, будто чуть ослепшую от солнечного света.
Свадьбу играли в день почитания Казанской иконы Божией Матери. В праздники, тем более престольные, венчают редко, но тут обе семьи были уважаемые, приметные, а жениху московский купец дал всего несколько отгульных дней.