– Да вся квартира, я думаю, слышала.
– Ах, мама, это всё так глупо, – вдыхает Зоя. Потом проходит по комнате. – Я тут «Новый мир» принесла почитать. До завтра дали в библиотеке. Вот здесь: Александр Солженицын, «Один день Ивана Денисовича». Говорят, это прямо очень нужно.
– Ну что ж, дали так дали. Значит, будем читать. – Слышно, как мать берёт в руки журнал, листает страницы. – Ты мне лучше скажи, кто этот был.
– Георгий. Познакомились в библиотеке. Он следующий в очереди. А Володя его, оказывается, знает.
– Ну что ж, может, оно и к лучшему, – говорит мать. – Что он в этой очереди следующий.
И снова всё стихает. Квартира полнится бледным, неживым светом. Артём понимает, что его пугают эти провалы, эти обмороки, когда пространство вдруг становится самим собой – пустым, неживым, вымороченным. Никогда не знаешь, чего в следующий раз от него ожидать.
– Бывает всё на свете хорошо, в чём дело, сразу не поймёшь, – вдруг запевает кто-то молодым, полным жизни весёлым голосом. – А это просто дождь прошёл, нормальный… Ребята, потихоньку, потихоньку! Так, вот, так…
– Олег, Олег! Нельзя поосторожней?! Олег, они же всё сейчас вдребезги!
– Ничего, мам, нормально. Мы с ребятами нежно… Эй, старик, угол, не видишь!
Смеются, перекрикиваются – молодые, здоровые голоса. Звук передвигаемой мебели. Поднапрячься – и можно вытащить вдвоём стол или целый шкаф. Большой платяной шкафище. Застрять с ним в коридоре. Со смехом торчать в дверном проёме, изводя мать. Петь или насвистывать, как будто тебе всё нипочём.
– Угол! Олег, вы угол отобьёте!
– Да поворачивай же, ну!
– Застряла махина.
– Чувак, без портяги не обойдёмся.
Дружный смех.
– Володя! Володя, ну помоги же им, смотри, что делают!
Его голос слышен глухо – он стоит на лестничной клетке, командует оттуда, чихвостит молодых.
Наконец, сдвинули. Вытащили. Поволокли вниз по лестнице.
– Смотри: все уезжают, все! Всем нормальные квартиры дают уже. Светка вон тоже увозит своего благоверного, от Зойки подальше. – За соседней дверью Удальцова пилит мужа. Даже, кажется, лупит его чем-то по пьяной харе, вроде мокрой тряпки – звук смачный, чавкающий. Дядя Коля только мычит, вяло отмахивается. – Связалась я с тобой на свою голову! Всю жизнь в этой дыре! Так и сдохнем здесь… с этими!
– Не бойся, Катерина, всех расселят. Прав… Правительство обещало – расселят всех, – бормочет нетвёрдыми губами.
Дверь квартиры открыта. Внизу ещё перекликаются грузчики. Гуляет сквозняк, и мерещатся запахи еды с кухни, запахи нагретого асфальта и июньских тополей с улицы.
Она поднимается по лестнице, она проходит по коридору. Он узнаёт её шаги. В них уже нет прежней лёгкости, но он всё равно узнаёт: это она. Точно – она.