Украшенный фестонами и гирляндами гроб с телом Елисаветы на шесть недель выставили в большой зале деревянного дворца, что помещается на углу Адмиралтейского и Мойки.
Потянулись зеваки.
Екатерина, бывшая на седьмом месяце беременности, почти не отходила от гроба.
Ее видели то молящейся, то вздыхающей, то льющей слезы «по доброй и великой Елисавете, матери отечества», — другими словами она не называла покойницу.
Когда Юлий Цезарь приказал поставить на пьедесталы сброшенные с них изображения Помпея, Цицерон сказал, что Цезарь своим прекрасным поступком не только восстановил статуи своего врага, но еще в большей степени утвердил свои.
Об этом Екатерина читала.
К покойной императрице она, возможно, и испытывала некоторое чувство благодарности, но скорее за уход ее в Царствие Небесное, чем за ее царствование земное, чересчур затянувшееся.
Однако, как известно, из чувства благодарности, даже не столь парадоксального в этом случае, обычно вздыхают не очень уж глубоко, а слезы только роняют, но не льют; разумеется, если делают это искренне.
Но тем-то и страшно лицемерие, что оно завоевывает немудрые души и сердца (а таких большинство) во всяком случае не хуже, а может быть, и лучше, чем скромная правдивость.
Плохо забальзамированный труп императрицы стал смердеть.
Зловоние качало гвардейцев, стоявших в карауле.
Дамские персоны, посозерцав покойницу считанные минуты, валились без чувств.
А беременная Екатерина, вся в черном, коленопреклоненная, с опухшими от слез глазами, как закаменела у гроба.
— Вот и хорошо, пусть нюхает, пусть нюхает! — потирал руки император. — Может, даст Бог, и сама подохнет от вони.
— Нет, пожалуй, не подохнет, — с грустью отвечала толстая Елисавета Воронцова.
— Ты так думаешь, драгоценный конфект мой? В таком случае ее нужно поскорей на костер. Она не иначе, как истинная ведьма.
А французский посланник барон Бретэль спешил с депешей об Екатерине:
«Никто усерднее ее не исполняет установленных греческою религиею обрядов относительно умершей императрицы, — сообщал он в Париж, — эти обряды очень многочисленны, полны суеверий, над которыми она, конечно, смеется; но духовенство и народ вполне верят ее глубокой скорби по усопшей и высоко ценят ее чувство».