* * *
Император, зажав нос в кулак, раз в день длинным прыгающим шагом подходил к гробу.
— Галстук, галстук, черт побери! — сверкая почти желтыми глазами, визжал он на измайловца, стоявшего в карауле. — Я тебя, сукина сына, научу галстук повязывать!
Петербургский житель-зевака, допущенный к пышному гробу «матери отечества», глазел со страхом и удивлением на Петра III.
— Букли! Букли! Кто ты есть, черт побери? Солдат или глупая баба с рынка? Неряхи слюнявые!
Так император величал лейб-гвардию.
И словно был не перед гробом со смердящим трупом, а в зале танцевальной, — принимался перемаргиваться с дамскими персонами:
— Ах, мои сладчайшие сахары!
И чтобы смешить их, не вынимая носа из кулака, передразнивал сначала долгобородых тучных попов, истово молящихся за упокой души, потом брюхатую Екатерину, делающую из себя «фигуру скорби».
Петр III задрал маленькую голову.
Сенат не дышал.
Голос у императора был противный, визгливый.
— Париж, Лондон, Вену и Москву не иначе сравнить имею, как с людьми зрелого века, а Санкт-Петербург разумею младенцем. Где же это видно, чтобы дите было без попечения? Строение столицы происходит весьма обширно и, по большей части, весьма глупое, как бы азиатское. Прошу, господа сенаторы, пресекая глупость, ограничивать строение деревянное и производить каменное, хотя не очень пространно, но регулярно, и поболее в вышину, нежели в широту.
И сразу же вслед за тем, даже воздуха не глотнув, взвизгнул:
— Дворянам, господа сенаторы, службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают.
У сенаторов заняло дух.
— А как военное время будет, — добавил император, — то все господа дворяне должны явиться на том основании, как сие есть в Лифляндии.
И вышел из залы длинным прыгающим шагом.
Генерал-прокурор Глебов прохрипел:
— Милостивцу нашему, государю Петру Федоровичу, даровавшему российскому дворянству вольность, воздвигнем, господа сенаторы, золотую статую.
— Золотую статую! Золотую статую! — подхватили князья Трубецкие Никита Юрьевич с сыном, а за ними и оба Воронцова, и оба Голицына, и Александр Шувалов, и Бутурлин, и Неплюев, и Жеребцов, и Кастюрин, и Сумароков, и Одоевский.
* * *
На другой день явился перед императором Правительственный сенат в полном составе своих членов; их была чертова дюжина.
Когда Глебов говорил о статуе, у Петра по спине бегали мурашки.
Но ответ дал самый неожиданный:
— Сенат может дать золоту лучшее назначение.
И шутовски задрал маленькую голову.
— А я своим царствованием, господа, надеюсь воздвигнуть более длительную память в сердцах моих подданных.