И несколько помолчал. Сенаторы переминались.
«Чем бы еще подивить их?» — искал Петр; и тут счастливо вспомнил понравившуюся ему фразу из книги, что часто валялась раскрытой на столике у Екатерины:
— Право, господа сенаторы, для меня приятней, когда меня будут спрашивать, почему мне не поставили золотую статую, чем спрашивали бы, почему мне ее поставили.
О дне похорон Елисаветы жители Петербурга были извещены герольдами.
Серебряный гроб был поставлен на великолепный катафалк, украшенный фигурами, живописными картинами, барельефами и резьбой. Все это прославляло имя Елисаветы и деяния Петра Ивановича Шувалова, так бы, верно, подумал знаменитый сенатор, будь он жив.
Первым гвардейский полк открыл «печальное шествие».
За преображенцами следовали попы, выстроенные попарно; их было 300.
Вельможи несли короны и ордена.
Ехал всадник, одетый с ног до головы в латы.
На Петре III был ратиновый кафтан без пуговиц; нижние края круглых обшлагов и рукава камзола были обшиты белыми плерезами; шпага и трость — затянуты черным ратином; на замшевых башмаках — черные пряжки; на руках — черные перчатки; чулки — гарусные; сорочка не имела манжет; шляпа была обвязана длинным, развевающимся по ветру флером; с плеч свисал черный плащ, который несли камергеры; их было 12; каждый держал в левой руке зажженную свечу.
На брюхатой Екатерине тоже был печальный ратиновый кафтан с узкими рукавами и тесным воротом; большая креповая каппа ниспадала на платье.
Шлейф императрицы, имеющий четыре аршина длины, несли в руках. В схожих костюмах шествовали за гробом и прочие дамы, отличающиеся друг от друга длиною шлейфа: персоны первых двух классов имели шлейфы по два аршина, третьего класса — по полтора, а четвертого и пятого — по аршину.
Неаполитанские лошади в черных бархатных попонах выступали так, словно прекрасно понимали, кого и куда везут.
Уже через полчаса императору стало невыносимо скучно.
Под ногами похрустывал лед.
Петр оглянулся: старые, дородные, благообразные камергеры с важными и скорбными рожами несли плащ его.
Петр умедлил шаг.
А неаполитанцы в бархатных попонах не умедлили.
Вскоре между колесницей и императором образовался порядочный, шагов на девяносто, прогал.
Шествующие недоуменно переглядывались.
Вдруг император, будто спохватившись, кинулся со всех ног догонять покойницу.
Дородные камергеры от неожиданности выпустили из рук черный плащ.
Он взмывался над бегущими, как пиратский парус.
Господа камергеры, дородные и благообразные, припустились за императором.
Пыхтя и отдуваясь, стали они на бегу ловить проклятую извивающуюся материю.