Так, по крайней мере, писала современная газета. Ночь была теплая. Ползли тучи, похожие на громадных черных тараканов.
Екатерина стояла с повисшим носом. Император только что во всеуслышанье, через весь стол, крикнул ей «дуру»!
Княгиня Дашкова, раздувая расплюснутые ноздри, утешала свою подругу примерами из римской истории.
— Когда Антоний, — говорила она, — приказал выставить на трибуне отрубленную голову и руки Цицерона, римлянам казалось, что они видели не лицо Цицерона, а образ души Антония.
Но Екатерине было не до римских примеров.
— Точно так же и сегодня, — не унималась маленькая княгиня, — когда государь перед всем светом обозвал вас «дурой»…
— Ах, не будем об этом вспоминать, — попросила робко Екатерина.
— Нет! Нет! — вспыхнула княгиня вдавленными злыми глазенками. — История этого никогда не забудет.
У Екатерины окончательно повис нос.
Почему-то и до сих пор самые искренние друзья и приятельницы, желая нас в несчастье приободрить и утешить, выбирают для этого дашковский способ; таким образом, если до приободренья мы всего-навсего были в скверном расположении духа, то после, обычно, имеем сильное желание залезть в петлю.
Тучи ползли, как громадные черные тараканы.
Император визжал:
— Сегодня, господа, его величество король датский имеет 69 эскадронов кавалерии и 59 баталионов дрянной пехоты, а через три месяца, черт побери, — пьяный императорский язык заплетался, — черт побери!.. я даю вам слово самодержца, черт побери, что его величество король датский, черт побери, будет иметь вот это.
И, сделав большую фигу, Петр III показал ее иностранным министрам и всем чинам первых трех классов, приглашенным на празднование «вечного мира» с Пруссией.
— Генерал Румянцев, черт побери, под моим командованием, черт побери, сделает из ихнего Сен-Жермена куру в лапшах! — визжал император, брызгая слюной.
Фридрих II, извещенный о геройских намерениях своего друга и брата, писал в Петербург:
«Я вам скажу откровенно, что не доверяю русским. Всякий другой народ благословлял бы небо, имея государя с такими выдающимися и удивительными качествами, какие у вашего величества; но эти русские, чувствуют ли они свое счастье».
«Могу вас уверить, — успокаивал Петр III заботливого короля, — что когда умеешь с ними обходиться, то можно быть покойным на их счет. — И восклицал в письме: — Ваше величество! Что подумают обо мне эти самые русские, видя, что я сижу дома в то самое время, когда идет война в моей родной земле».
Так внук Петра I называл Голштинию. Незадолго до празднования «вечного» мира император распорядился: