— Беда, — прошептал лакей. — Матушка, не продай на дыбу!
Екатерина жевала воздух, казавшийся ей ледяным.
Граф Девьер, наблюдавший поразительную сцену, сказал с поклоном:
— Великий князь просит ваше высочество к себе. И скользнул ресницами по саженной фигуре. В ту же ночь Андрей Чернышев, так звали лакея, был взят драгунами в Тайную канцелярию.
* * *
«Жеребец проржет — косяк отзовется», — нашлась перед государыней Мавра Егоровна, выхлопатывая великую княгиню.
Бестужеву Андрею Петровичу императрица верила не столько, как Казанской Божьей Матери. Впрочем, другой раз и западала в голову грешная мысль: «С чего бы в делах иностранных великие смыслы иметь маме», — так коротко называла государыня Богородицу.
Англия торговала у дочери Петра тридцать тысяч русских солдат, чтоб драться им за интересы морских держав на Рейне и в Нидерландах.
Бестужев говорил:
— Это будет начатками не сумнительных польз для отечествия. Творец России всегда искал мешаться в дела европейские. Да и не можно отказаться от денег, коли они знатно нужны. С морских держав, по размене ратификациями, имею характер стребовать на русских солдат 150 000 голландских ефимков, а всего есть надежда выторговать сходную цену по десять фунтов за душу, что составит 300 000 фунтов стерлингов в год.
— Все так, — сказала мать отечества, со вниманием слушая рассуждения Алексея Петровича, — вы, сударь, не за пылью гоняетесь.
Сам великий канцлер не столь давно имел характер взять взаймы без процентов с английского двора, через консула Вольфа, 50 000 рублей.
— Все так, — повторила императрица.
Однако прежде чем апробовать договор с морскими державами, для всякого случая решила она спросить совета у Богородицы.
«Научи, мама, как мне быть, предавать солдатоф своих басурманам или басурманам не продавать. Мне, мама, очень тесно в деньгах», — написав эту записку, государыня повалилась на колени перед иконой, сверкающей золотой ризой в бриллиантах и рубинах величиной с добрый орех. Таков был туалет на матери нищего Иисуса.
«Научи, мама», — шептали толстые горячие губы.
Молитва была с пролитием слез.
Тем не менее Казанская Божья Матерь не очень торопилась отвечать на записку, засунутую за ризу, сверкающую пурпуровыми орехами.
Бестужев боялся показаться на глаза лорду Гиндорфу, английскому министру при российском дворе.
Наконец Елисавете приснился среброкрылый ангел, с большим мешком в зубах, летающий над Санкт-Петербургом. «Что у тебя, миленькой, в мешке-то?» — стала кричать императрица ангелу. Но тот, летая под облаком, ничего не слышал. Тогда императрица, наплюнув на удивление петербургских жителей, вскарабкалась с удивительной ловкостью на Петропавловский шпиц, пронзающий облако. «Скажи ради Бога, миленькой, что у тебя в мешке?» — вторично крикнула государыня, вертясь вокруг шпица быстрее колеса, наподобие шутливой женской персоны из курьезного шпрыгмейстерского действа. «У меня в мешке сто пятьдесят тысяч голландских ефимков», — ответил басом удивленный ангел. «Верно, простудился миленькой, — подумала государыня, продолжая дивно и штучно крутиться, — кто же по такой погоде голышмя летает, вот и захрип», — и предложила удивленному ангелу: «А ну-ка, миленькой, лети ко мне в покоец, я тебе соболью шубу жалую».