Присутствующие из Мануфактур-Коллегии поместились за большим некрашеным сосновым столом, застланным грубой материей василькового колера. Несколько поодаль на табуретах сидели фабриканты Болотин и Докучаев в совершенно одинаковых истуканьих позах, положив правые ладони на правые колена, а левые ладони на левые колена. По надоевшим обыкновениям оба фабриканта были в бородах — Докучаев в густой пламенной, Болотин в пепельной, чуть пожиже.
У кирпичной стены теснились суконщики двумя неравными кучами. Большую составляло человек сто, сто двадцать. Это те, что не кинули работать. Кой на ком была обувка, а рубахи и порты не так, чтоб очень рваны. Держались они в степени, как и пристало суконным мастерам, получающим до четырех рублей в месяц. К мастерам присоединились старики и убогие. Они являли вид самый плачевный. Нищета к ним поторопилась, а смерть за ними — запоздала. «Эй, вы там—могильное воинство!» — крикнул им веснушчатый сновальщик из малой кучи в пятнадцать человек. Этих, пойманных на заставах, поутру привели с драгунами из полицейской канцелярии.
Князь Владимир Абрамович стал скучно спрашивать, «почему побросали станы и не хотят работать». Тяжелые фабричные мухи летали над головами.
— Что же вы, басурмане, что ли? Слов российских не понимаете? Или жалузий у вас вовсе нет на господ фабрикантов, а разбеглись отселе за тем, чтоб порты себе в Москве-реке постирать или рыбку на крючок половить? Так, что ли, я понимаю?
Суконщики, приведенные драгунами, разом загалдев, вытолкнули вперед веснушчатого молодого сновальщика Петуха.
Фабриканты, не снимая ладоней с колен, повернули на него глаза.
Скучный князь Владимир Абрамович положил пальцы на запухшие веки:
— Рассуждай, — промямлил он веснушчатому.
К фабричным воротам подскакала шуваловская карета.
— Батюшки, родные, соляной черт пожаловал, — ахнул горбатый кардельщик из могильного воинства.
И суконщики загудели:
— Соляной черт… соляной черт… соляной черт…
Эта кличка пристала к Петру Ивановичу после прохождения в сенате знаменитых принципий, обещавших казне новый миллион. Ровную цену на соль в 35 копеек за пуд нищая страна считала иродовой. Горбатый кардельщик, имея жалованья с фабриканта 1 рубль и 70 копеек за месяц, не всякий день мог солить свою краюху хлеба.
Но и казна просчиталась на шуваловских принципиях: потребление соли с пятидесятого года настолько уменьшилось, что миллиона и в помине не оказалось, а болезни, по свидетельству современника, «пошли множайшие».
Присутствующие из Мануфактур-Коллегии угодливо сбились, давая Петру Ивановичу простор около скучного князя.