— Каков в своем здоровье, Владимир Абрамович? — спросил сенатор.
— Плох, Петр Иванович. Потею, кушаю без аппетитов, с человечеством скучаю. А ты как благополучен?
И поддерживая пальцами запухшие веки, приказал во второй раз сновальщику;
— Рассуждай.
У вихрастого глаза были умные, дерзкие, похожие на две большие веснушки.
Шувалов сказал себе: « Это — заводчик бунта». И стал со вниманием слушать.
— Мы жалузии свои на господ фабрикантов с подробностью перьями описали и государыне в претолстом снесли пакете! Вот стало, государыне и потребно доброе время для узнавательства нашей несчастной жизни от господ фабрикантов.
Пепельнобородый Болотин глядел не на вихрастого, а на толстые волосатые пальцы Шувалова, ощупывающие сукно, что покрывало стол.
— Тронь-ка, Владимир Абрамович, — шепнул сенатор, — экое шишковатое недоваленное дерьмо.
— Да, дерьмо, — согласился скучный князь. Тяжелые фабричные мухи летали над головами. Вихрастый говорил складно, от минуты к минуте разгораясь двумя своими большими веснушками:
— От каторги мы только тем и отличны на фабрике господ Болотина и Докучаева, что руки наши и ноги не в железах, а другого несходства с каторгою, видит Бог, никакого нет. Да, может, на каторге и лучше. Там, слышалось, не в норах звериных работают. А мы будто кроты. Мы чистим и щипем шерсть в темноте за две копейки в сутки. Так же и сукно в темноте стрижем не меньше как по четырнадцати с половиной часов вот по этим песочным извергам, — и молодой сновальщик кивнул на большие песочные часы, высившиеся посреди квадратного двора.
— Против часов мы не ругаемся, — закричали приведенные драгунами, — мы не против суконного регламента, а темноты нет в законе.
— И чтоб штрафы клали за дело, — сказал высокий старик-прессовщик, — а то как снег на голову в июльском месяце.
— И в морду то ж, ваше сиятельство, чтоб не славу богу туркали, а чтоб за дело.
— И стегали так.
— И с умом чтобы.
Скучный князь замотал вытянутым носом:
— Пусть какой-нибудь один говорит.
Болотин, не снимая ладоней с колен, шепнул своему компаньону:
— А Шувалов-то граф, соляной черт, чего приехал?
— Почему знать.
— Может, у него к сукну повертка.
— Может, и к сукну.
— У купца Евреинова промысла-то соляные оттягал.
— Очень просто.
— Теперь, стало, от нас сукно тягать станет.
— Это так, — согласился компаньон.
— Загребущ, проклятый.
— Лапищи-то волосатые, как у лешего.
Сальные промыслы у Архангельска и на Коле, Групландские китоловные, рыбные у Каспия и на Балтике и по Белому были на откупу у Шувалова.
— Как Петр Великий, флот теперь себе строит, — мрачно заключил фабрикант.