Дрогнул воздух, донеся точечный удар – аккуратный, бережный. Потому что иначе нельзя.
«Здесь вообще воевать нельзя», – скрипели зубы Ивана Александровича.
Кто первый, словно опомнившись, станет доставать детские рисунки из огня, в ужасе понимая, что сотворил? Кто начнет тушить пожары и уводить воду от фундаментов древних построек?
Упрямство и страх вели людей на приступ. Зачем прошлое людям, у которых не будет будущего? – хорохорились они, раздвигая плечи ради драки – замахивались и будто теряли все силы…
Вспыхнула солнечным светом водная спица, пробившая плотные небеса и твердь в районе Арбатской площади. А оттуда с раскатом сошедшей лавины точечно ответили лентой бирюзового цвета, уткнувшейся в Рогожское кладбище.
Но зачем победителям будущее, если в нем не будет прошлого? Ведь каждая из сторон сохраняла этот город для себя.
С тоскливым стоном в небо над Кремлем вытянулся лепесток воды, осушая русло Москва-реки, и с тысячетонным грохотом обрушился вниз, подминая под собой комплекс зданий. Мутная вода вспыхнула изнутри северным сиянием, и из-под схлынувшей волны показались нетронутые постройки.
И только Кремль, казалось, было не жалко никому. Потому что крепкий, наверное. Или это был способ достучаться до хозяев, потребовать, чтобы услышали их и вышли?
Но пока что на окружающее безумие смотрели лишь нынешние владельцы клановых башен в углах кремлевских стен.
Если бы у Ивана Александровича была там башня, он бы тоже с неприятным холодком в груди предполагал, что сдастся первым – личная защита или Кремлевская. Впрочем, нет. Он выбрал бы сторону до этого. Как выбрал сейчас.
В двух десятках метров впереди двигалась та, кого он назвал своей госпожой. Та, которую по его воле похитили и держали в тюрьме. Та, что нашла в себе сожаление и милосердие к старику, которого опоили зельем – так сказал ей Самойлов, а она поверила. Хотя сам Иван Александрович до сих пор не знал, сколько в его прежних поступках было влияния снадобий, которыми его потчевала подколодная жена, а сколько – его собственной воли и жажды власти.
В миг, когда ему предложили должность Первого советника, он понял, что вновь теряет ориентир.
Но был в памяти взгляд девчонки в метро, что видела в нем старика-инвалида в приличной, хоть и помятой одежде – заслуженного человека, побитого судьбой. Каким сам Иван Александрович хотел себя ощущать – помнить об этом, напоминать себе.
А теперь есть взгляд госпожи, что позволит ему пересобрать свою личность вокруг чужой веры в самого себя. Найти в служении рецепт, как убрать наносное и сковать оставшееся в монолит без примесей и шлака. Да, он не будет прежним – но он не хотел им быть. Ведь нет сына, что заметил бы изменения. Нет друзей и жены, привычных к его характеру. Нет верного слуги, которого он убил своими руками. Нет никого и ничего – кроме девчонки, мыслящей контрастами белого и черного. Она знает, как должен выглядеть настоящий князь из былин, книг и преданий. И ведает, каким он быть не должен – из собственного прошлого. А значит, поможет удержаться от самого тяжкого, что может быть в жизни князя, лишенного княжества – недостойной смерти. Ведь любая гибель, принятая на службе наивной, чистой госпожи – это хоть и глупо, но благородно.