— Сидор, паскуда, — выругался Лепик. — Пальни, дядька Мирон.
— Жить надоело? — отодвинул подальше. винтовку Мирон.
Все больше падало яблонь, все полнее выступало здание и можно было различить немцев, что крутились возле машин.
— А я помню, как сад садили всей деревней, — сказал задумчиво Мирон. — В честь пролетарской революции.
— Так чего медлишь, дядька Мирон? — мучился Лепик. — Прибей гада, и драла.
— Лежи!
Должно быть, Сидору пить захотелось. Он коротким ударом вогнал лезвие топора в ствол дерева и пошел к воде. Пристроился удобно и только ладонью зачерпнул воды, как с другого берега позвали:
— Сидор!
Он поднял глаза, видит — Мирон, и винтовку в руке видит. Но не испугался, не засуетился, стал пить с ладони глотками.
— Ты что, гад, творишь?
Сидор вытер рукавом рот, сказал рассудительно:
— Работа… Не для них, для себя стараюсь, телку обещали. Или, говорят, пристрелим.
— От меня пули захотел?
Сидор подумал и мотнул головой. Мол, не желает. Потом поднялся.
— Я до тебя доберусь, — яростно потряс кулаком Мирон.
— Ты с ними воюй, — ответил Сидор. — А я что? Я сам по себе.
— Вот что… Телку сюда, как стемнеет…
На этот раз Сидор думал чуть дольше, но особенного огорчения на лице не было.
— Расписку дашь? — спросил он.
— Какую расписку, шкура?
— Что партизанам помогал… Чтоб по форме.
И пошел от воды, чуть сутулясь, размахивая длинными руками.
Выдернул топор, размахнулся…
И товарища Граннцу, и себя малого, и Сидора-порубщика, должно быть, вспомнил старый Мирон.
Старый Мирон сидел на берегу реки и удил. Рыба не клевала, поплавок неподвижно стоял на поверхности воды, но Мирон упорно ждал удачи.
— Дядька Мирон! Опять ты убежал к реке! Ну, как маленький…
Лепик подъехал на коне, спрыгнул с седла и подошел к старику.
— Не шуми, Лепик, — сказал Мирон. — Дай поймать последнюю рыбу.
— Последнюю… Придумает тоже! Еще поживешь, дядька Мирон.
— Знаю, что говорю, — повысил голос Мирон. — Не мешай.
Лепик вздохнул и опустился на траву, тоже стал смотреть на поплавок. Но долго он молчать не мог и стал говорить, притушив голос:
— Сидор в сельсовет ходил… Договорился вроде. Председатель сказал, что сад ничейный, бесхозный, так что, мол, сами решайте. Приказать, мол, не могу, а коли срубишь, нарушения не будет. Потому что, мол, у тебя, Сидор, три сына и все они в колхозе механизаторы. Но, мол, Мирона обижать нельзя, без его, мол, согласия не смей. Своевольничать, мол, не дам, хотя сад и бесхозный.
— Ты помолчать можешь?
— Могу. — И впрямь полминуты помолчал.
— Сидор говорит, — начал снова Лепик, — подниму сыновей ночью, говорит, и в четыре топора… Пусть потом, говорит, Мирон жалуется. Если сад бесхозный, ничего мне не будет. Государственное трогать, говорит, нельзя. А тут, говорит, можно. Да и яблони старые, как сам Мирон. Кому они нужны? Молиться, говорит, на них, что ли?