— Думаешь? — захохотал Денис. — Гвоздь видишь? — Вскинул пистолет, примерился и выстрелил, вогнав шляпку гвоздя в стену.
В дверях тотчас появился Яшка-цыган.
— Ну что тебе? — рассердился Денис. — Маневры у нас, понял?
— Иди, — усмехнулась Катерина, и Яшка вышел.
— Теперь давай ты, — оживился Денис. — Вон — рядом другой гвоздь. Не попадешь?
— Вы́думаете!
— Попадешь, попадешь! — Он подошел к ней, почти насильно сунул ей в руку пистолет и слегка приобнял ее.
— Да что вы, ваше благородие… — Она оттолкнула Дениса. — Я уж сама, как умею… — Испуганно посмотрела на него, но он улыбался такой широкой и простодушной улыбкой, что она послушно взяла пистолет.
— Заспорим? — сказал он, откровенно любуясь ею.
— Чего?
— Заспорим, говорю: попадешь — я тебя поцелую, не попадешь — ты меня. Согласна, а?
— Чего надумал! Враз кликну мужиков, они с тебя живо золото пообрывают!
— Ладно, ладно! — Он обхватил ее со спины, и сжав ее руку, стал медленно вести ее — вправо, влево, выше, ниже… Он делал это не спеша, лицо его касалось ее щеки, и он колдующим шепотом приговаривал: — В ямке прицела увидишь мушку… И как только увидишь… — И продолжал вести ее руку. — Ну, ну!.. Нажимай!
Выстрел.
И в ту же секунду опять вырос, как из-под земли, Яшка-цыган.
— Не попала! — ликующе вскричал Денис. — Плати, командирша!
— Ваше благородие… — растерянно говорила Катерина, вся раскрасневшись. И тут увидела Яшку. — Вот липучий, спасу нет, — обернулась она к нему, но в досадливо-сердитом ее голосе была и ласковость. — Ну, иду я, иду, чего там произошло?
Яшка исчез, а Денис остановил ее:
— Постой, о деле потолкуем. В мой отряд хочешь?
— Извиняй, ваше благородие, а только мужики мои нынче по своей воле… Да и не скопом тут воевать надобно, а малыми отрядами.
— Ишь ты! Прямо-таки генерал! Как зовут?
— Катерина, — тихо ответила она.
— Вон что… — проговорил он, взглянув на стоящий в углу портрет Катрин.
— Ну я пошла, — вдруг грубовато сказала Катерина и добавила озабоченно: — Про одежу не забудь, ваше благородие. Наших в лесу, думаешь, я одна? Не разберут — кинутся с топорьем… — И быстро вышла.
Лес осенний, притихший… Шагом плелся отряд Дениса. Сонно покачивались в седлах усталые люди, в них не сразу можно было признать прежних ахтырцев: они сняли гусарские доломаны, надели крестьянскую одежду, а за время своих лесных походов обросли бородами, немало было и раненых — у кого перевязана голова, у кого рука на перевязи… И дабы не поддаваться унынию и усталости, Бедряга напевал лихие денисовские куплетцы:
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!