— Ваше благородие, к ним нельзя, они в меланхолии, — говорил Васька Бедряге.
— А ну тебя! — Бедряга отстранил Ваську и, кивнув офицеру, взошел по ступенькам.
— Ваше дело, — сказал Васька. — Вылетите турманом оба.
И действительно, как только в дверь постучали и приоткрыли ее — мощный бросок табуреткой заставил гостей засомневаться.
— Входите! — предложил Бедряга офицеру.
— Неудобно, знаете. Вы все-таки свой. Прошу! — попятился было тот, но Бедряга решительно толкнул его, и офицер влетел в избу.
Мутный Денис смотрел на него исподлобья.
— Честь имею представиться, — не давая хозяину опомниться, выпалил офицер, — ротмистр Растегин, адъютант графа Орлова. Его сиятельство имеет неукоснительное указание о вашем вступлении под начальство регулярной армии, а посему рад зачислить вас в свои ряды.
Ротмистр протянул пакет, который Денис не поторопился брать, и взял его Бедряга.
— Извините, ротмистр, за мой вид… — произнес Денис, чуть приподнявшись. — Я нынче не доспал… А, вот оно что… — сказал он, глянув на бумагу. — Я счастлив был бы исполнить повеление его сиятельства, но лишен этой завидной возможности, поскольку спешу в Смоленск по приказу графа Ожаровского, государева любимца…
— Ожаровского? — переспросил Растегин. — Уже встали под его начало?
— Увы, мой друг.
— Ай-ай-ай. А граф Орлов так расположен к вам…
— Я сам к нему расположен. Так и передайте графу, дескать, кончилась вольная жизнь Дениса Давыдова и не сбылась мечта воевать под его водительством.
— Весьма сожалею. Имею честь.
Ротмистр щелкнул шпорами и вышел. Уходя за ним, Бедряга шепотом спросил Дениса:
— Это как понимать?
— Никак.
…На дорогах мело. В метели виднелись фигуры французских солдат, уныло бредущих, закутанных в бабьи юбки и салопы… Снег заметал брошенные на дороге фуры, а из одной из них вывалились горой бронзовые, мраморные и гипсовые, большие и малые бюсты и сделанные в рост фигуры великого завоевателя Европы Наполеона Бонапарта. И тут же валялись медные трубы, в которые резкими порывами задувал ветер. Трубы подвывали. И крутил снег. Мело.
По заметенной дороге неслась тройка, которой правил Попов-Тринадцатый, а в санях была запрокинута небольшая фисгармонь, по разбитым клавишам которой какой-то безумец барабанил нечто похожее на громоподобный, дикарский марш.
— То акафист победный! Православные, ликуйте! — возглашал попик, выглядывая из-под соломы у его ног, и тер замерзший нос.
Сани, ныряя в сугробах, проскочили мимо опрокинутой фуры.
Мело, мело… А в поле и вовсе крутили вихри.
В жарко натопленной избе Денис правил саблю.