Отум смотрел мне в глаза, и внутри меня, от груди до паха, разливалось усиливающееся жжение. Все же… в Отуме было что-то, отчего мне хотелось идти за ним. Сделать то, чего он хочет. И я тоже хочу.
Взгляд Отума скользнул к щели между моих приоткрытых губ. Я судорожно сглотнул.
– Идем до наступления сумерек, – объявил Отум. – Потом свободны.
Солнце висело еще высоко, но до того, как оно начнет опускаться, ждать оставалось недолго. Впрочем, я не был уверен, что меня это радует.
Только в путешествиях такого рода по-настоящему осознаешь свою уязвимость перед большим миром вокруг, где даже пятиминутный дождь может стать серьезной неприятностью, если нет места, чтобы обсушиться и согреться. Я успел окончательно решить, что не создан для бродячей жизни.
Джинсы до колен пропитались водой, которой трава щедро со мной делилась. При каждом шаге в кроссовках мерзко хлюпало. Солнце вспомнило о нас, но грело слабо, и только лило на траву потоки света. Мне было не так чтобы очень холодно, но неприятно до жути. Все время настойчиво представлялась ванна с горячей водой. Сорвать с себя сырую одежду, лечь в воду, удобно вытянуться и закрыть глаза… согреться… может, и мышцы перестали бы так ныть. У меня везде ломило, словно у старого ревматика. А что будет утром, когда последствия физической нагрузки проявят себя в полную силу?
Чтобы отвлечься от дискомфорта, я попытался занять себя размышлениями. В голове переплелись мысли об Отуме, Миико и Громадине, которого я поставил на распутье и бросил. В мрачном образе Громадины я находил что-то привлекательное – видимо, остатки былой к нему привязанности еще жили в глубине моей души. Он был моим первым персонажем и явился мне после смерти Наны. Оказавшийся в непривычном одиночестве, я находил в нем утешение и поддержку. Громадина рядом со мной, и никто не тронет меня, если он возвышается возле. Никакого стекла – Громадина всегда защищает меня. У него темно-серые глаза.
(я все еще думаю про Громадину или уже про Отума?)
Его родителями были духи камней.
(мне всегда нравились сильные. Я могу чувствовать жалость к слабым, но любить их не могу. Хотя жалость способна притворяться многими чувствами)
В моей истории Громадина разрушал город, мстя горожанам за жестокое убийство его хозяина. Сюжет, если подумать, весьма сомнительный с моральной точки зрения, но я приложил максимум усилий, чтобы каждый, попавший под тяжелую лапу Громадины, казался заслуживающим своей участи. Город Скверны…
«Громадина качнул рукой, как молотом, и когда его огромный кулак врезался в экран, что-то взорвалось внутри телевизора. Брызнувшие осколки едва царапнули толстую, будто кора старого дуба, шкуру Громадины, но по лицу и шее женщины потекла кровь».