Я включил фонарик. Я устал нервничать, и мне было настолько безразлично, как пойдет дальше, что почему бы не потратить единственную батарейку. Круг желтоватого света вздрагивал на странице. Когда мне плохо, я пишу –
(пиши, пиши, пиши, однажды это спасет твою жизнь)
плевать, что порой совсем ерунду. Я делаю это потому, что знаю – хотя бы немного посветлеет, даже если всю темноту и не разогнать, даже если мир навсегда захлестнул мрак.
Громадина… мне почти хочется снова в него поверить.
– Умник? – ядовито спросил Отум и пнул меня в щиколотку, проходя мимо.
– Да, я умный, – сдержанно ответил я. Будь это правдой, я бы не оказался в таком месте с такими людьми, но это был мой единственный ответ на подобные вопросы.
– И о чем же ты пишешь?
– О том, что тебя не касается никаким боком.
– В этой стране меня все касается, – его голос затихал, отдаляясь. Хорошо; менее всего мне хотелось сейчас уделять внимание мании величия Отума.
Громадина возненавидел город, отнявший у него хозяина… Обезумевший от ярости, он идет по улице, возвышаясь над крышами обшарпанных двухэтажек…
Я сам не разберу потом эти торопливые неразборчивые строчки.
Вернулся Отум или нет, я не заметил. И потом – все, устал, – я выключил фонарик, лег на бок, и жесткая трава уколола мою щеку.
Я понемногу схожу с ума.
Серую бетонную стену покрывает паутина трещин. Из трещин сыпется серая пыль. Сидя возле стены, я прижимаю к себе руки, покрытые порезами. Двигаться больно, но я поднимаюсь, бреду вдоль стены и затем дальше по улице. Никогда прежде Рарех не был таким тихим. Вязкая, как клей, тишина разлилась по городу и, затвердев, сковала его собой. Сейчас я бы обрадовался даже мерзкому реву машины Януша, но вот она, припаркованная на обочине, неподвижная, покрытая пылью так плотно, что едва различим ее уродливый травянисто-зеленый цвет.
– Януш, – зачем-то зову я, – ты здесь?
(мне нужен кто угодно живой)
(говорят, в Рарехе видят призраков. Миико показывал мне фотографию, которую он спер у кого-то в школе. Фотография демонстрировала центральную улицу Рареха с застывшими вдоль нее туманными силуэтами. Миико клялся, что снимок настоящий, но я не поверил)
Стряхнув пыль с лобового стекла, я заглядываю в машину. Внутри темно и, кажется, пусто. Пыль на пальцах сырая и жирная, как сажа. Попадая в порезы, она усиливает боль. Я вытираю руку о колено. Сердце вдруг подскакивает к горлу, и я срываюсь в бегство… Я не сразу осознаю, что двигаюсь к дому моей матери.
Никого по пути.
Добежав, я обнаруживаю, что кто-то заколотил все окна досками. И то же с домом Миико по соседству…