Он ухмыльнулся.
– Как мог я что-либо понимать, и уж тем более предотвращать что-либо, если все эти тридцать семь лет ты только и делала, что убеждала меня в своей непогрешимости… в том, что ты всегда знаешь, что правильно, а что нет… с первого же дня, когда я познакомился с твоей семьей.
Она поджала губы и только продолжала вглядываться в его лицо с каким-то болезненным выражением.
– Нет, ты скажи все-таки, что случилось? Почему ты так подчеркиваешь, что твое решение полететь одной было ошибкой.
– Поговорим об этом позднее.
– Намекни хоть словом.
– Не торопи меня. Вернемся к тебе. Расскажи мне о детях, и чем закончились дела у Морана с его армейской службой?
– Он попробовал снова увильнуть от сбора резервистов. Но на этот раз армия поймала его. Там был батальонный адъютант, старый его приятель со времен офицерских курсов, который помог его отловить, и его судили – с учетом предыдущих подвигов. Кончилось тем, что его разжаловали в рядовые. Так что, Даниэла, в нашей семье офицеров больше нет.
– И в чем же, по-твоему, трагедия?
– Трагедии нет. Но болезненное ощущение чего-то позорного – осталось.
– Ну, это ты так думаешь. А я не нуждаюсь ни в какой воинской славе. Тебе следует знать, что Ирми, там, где он сейчас, – он не только горюет о Шули, а она сама была не единственной темой наших разговоров все это время. Он весь погрузился в боль и ярость от случившегося с Эялем. Он погрузился в это с головой, дойдя до персональных расследований, о которых мы не знали абсолютно ничего. «Дружественный огонь», который ты вбил ему в мозги, ни на миг не отпускает его.
– Я? Вбил ему в голову? Что все это значит, Даниэла, – ты возвращаешься домой и сразу бросаешься в битву. Ты уж извини, но я даже не упомянул слова «огонь», да и не мог. С чего бы? Он вбил это выражение в свою голову совершенно самостоятельно. Я только попытался смягчить официальный оборот «убит собственными нашими воинскими подразделениями», заменив его другим, быть может, чуть более ироническим…
– Ладно, не обижайся. Может быть, я и ошибаюсь.
– Мы как-то сразу начали говорить об ошибках, мне надо привыкнуть… Итак, что у нас происходит?
– Особенного – ничего. Все как всегда. Я вовсе не собираюсь тебя в чем-то обвинять. Просто обидно, что ты со мной не отправился – тебе легче было бы найти общий язык с обозлившимся на жизнь человеком. Но давай об этом позже. Лучше скажи пару слов о наших внуках.
– Вкуснее не бывает.
– А Нофар?
– На пути к переменам.
– Был с нею в контакте?
– «В контакте»? – Он мастерски изобразил обиду. – Я лично позаботился о каждом члене нашей семьи. Начнем с Эфрати: я устроил все так, чтобы она смогла попасть на важную для нее вечеринку в пятницу, и всю ночь изображал бэбиситтера, взяв на себя ребят, которые капризничали и плакали. А в субботу отвез ее с детишками на резервистскую базу к Морану и носился с ними под проливным дождем до тех пор, пока эта парочка, нагулявшись, не вернулась. Поверь, они знали, как надо использовать представившееся время, если судить по количеству листьев на спине у Эфрат. А в завершении всего – я был с нею в Иерусалиме, причем дважды.