: там многие желали с ним познакомиться, горячо жали ему руки, говорили о его сочинениях. Возвратившись домой и рассказывая об этом теплом приеме, Герцен был очень тронут; в самом деле, во Франции он пользовался большой популярностью как на юге, так и на севере, среди всех классов населения.
Из Монпелье Герцен ездил в Женеву и, встретившись там с сыном, вернулся с ним в Монпелье. Александр Александрович пробыл со мной дня два и возвратился во Флоренцию.
В конце зимы мы поехали в Канн, а оттуда опять в Ниццу. В Канне мы познакомились с доктором Бернатским, нам его рекомендовали в гостинице, когда моя дочь захворала немного. Бернатский оказался большим поклонником Герцена; он был польский эмигрант, пожилой, жил во Франции с тридцатого года и не охладел в своем патриотизме, хотя жизнь его проходила более среди французов. Он был женат на вдове, которая умерла, оставив ему своего сына на воспитание. Герцен видел всю эту обстановку; трудно жилось широкой славянской натуре в узкой мещанской среде французских буржуа. Бернатский вырастил и наконец женил этого чужого сына, и вся любовь его перешла к внукам.
Весной 1865 года из Ниццы мы переехали прямо на дачу близ Женевы. Дача эта называлась Шато де ла Буасьер и была нанята для нас по поручению Герцена одним соотечественником, господином Касаткиным, который жил тут же с семейством во флигеле. Шато де ла Буасьер был старинным швейцарским замком с террасами на всех этажах. Внизу были кухня и службы, в первом этаже – большая столовая, гостиная и кабинет, где Герцен писал; из широкого коридора имелся вход в просторную комнату, занимаемую Огаревым. Наверху были комнаты для всех нас, то есть для меня с дочерью, Натальи Герцен и Мейзенбуг с Ольгой. Последние приехали из Италии в непродолжительном времени после нашего приезда.
Шато де ла Буасьер стоял в большом тенистом саду, перед домом простирался обширный зеленый газон, окаймленный дорожками, которые спускались вниз до огорода, за садом шла большая дорога в Женеву; по этой дороге несколько раз в день проезжали омнибусы из Каружа в Женеву, и это составляло большое удобство для обитателей Шато де ла Буасьер.
Вслед за нами и князь Долгоруков оставил Лондон и тоже переселился в Женеву. Он часто бывал у Герцена. Он был умный и самолюбивый, но, как я уже говорила, совсем других воззрений, чем Герцен, а между тем имел к последнему странное, непонятное, непреодолимое влечение. Горячий, крутой и деспотический нрав князя создавал ему за границей неприятности на каждом шагу, о чем я уже говорила в главе о лондонской жизни.