Как отмечает Пьер Докез (Pierre Dockès) в своей работе «Рабство и свобода в
средневековье» (1982), это изменение повысило автономность крепостных и
улучшило условия их жизни, так как теперь они могли больше времени
посвятить собственному воспроизводству и договариваться о размере своей
повинности, вместо того чтобы быть использованными, как движимое
имущество на не обсуждаемых условиях. Что важнее всего, эффективное
использование и владение наделом земли означало, что крепостные могли
всегда прокормить себя, и, даже в случае обострения противостояния с
лендлордами, их не так-то легко было поставить на колени, угрожая голодом.
Правда, лорд мог согнать непокорных крестьян с земли, но это происходило
редко, так как трудно было найти новых работников в условиях относительно
закрытой экономики и коллективной природы сопротивления крестьян. Вот
почему – как отмечает Маркс – в феодальном поместье эксплуатация
трудящихся всегда напрямую зависела от применения силы [3].
Опыт самостоятельности, который крестьяне получали вместе с доступом к
земельным наделам, имел также политический и идеологический потенциал.
Со временем крепостной начинал смотреть на надел, который он занимал, как
27
на свой собственный, и менее терпимо относиться к ограничениям, которые
аристократия накладывала на его свободу. «Землю – крестьянам» –
требование, которое повторяется весь XX век, от Мексиканской и Русской
революции до современной борьбы против приватизации, — это боевой клич, который средневековые крепостные несомненно признали бы своим. Но сила
крепостных происходила из того факта, что доступ к земле уже был
реальностью для них.
Вместе с использованием индивидуальных наделов, крестьяне
использовали и общинные земли – луга, леса, озера, дикие пастбища –
которые обеспечивали жизненно важными для крестьянского хозяйства
ресурсами (дрова для топлива, бревна для строительства, пруды для ловли
рыбы, пастбища для выпаса скота), совместное использование которых
способствовало объединению и кооперации (Birrell 1987:23). В северной
Италии контроль над этими ресурсами даже послужил базой для развития
местного самоуправления (Hilton 1973: 76). Общинные земли были так важны
для политической экономии и борьбы средневекового деревенского
населения, что память об этом до сих пор будоражит наше воображение, проецируя образ мира, в котором вещи могут быть общими, а основой