В конечном же счете ложь важна была не для демонстрации всеобщего единства, а как отрицание личности каждого. Всяк, сознавая себя лжецом, лишался тем самым морального права разоблачать бесчестие, заступаться за истину, протестовать… Ведь любой чувствовал себя преступником с отсроченным приговором, от которого его уберегала лишь всеобщая круговая порука. И он уже втайне боялся не своего совратителя, а его низвержения…
О, Господи! Но ведь если бы папа написал в анкете, что его отец владел магазином антиквариата и живописи, то… не было бы меня — значит во имя меня, рожденного благодаря лжи, от выживших благодаря лжи?! Все тень, ушли «Були» и «Галле», истончились «американские» платья, съедена и переварена скромная зарплата родителей, забыты вечера, преферанс, остался ТОЛЬКО я и все, что сохранилось во мне: «американские» платья мамы, «камеи» из дома деда, Иваша, Чеховский, Дмитрий Борисович Сарычев… застолье… преферанс…
…Воскресные вечера организовывались Дуней, которая умела экономить на всем. Ей раз в месяц вручали жалованье, дарили мамины платья на праздники, но чаще брали взаймы до получки. Самое удивительное, что, будучи абсолютно преданной нашему семейству, экономя, крутясь и выкручиваясь, она тем не менее еще и обсчитывала по мелочам, умыкала, чтобы потом вернуть в качестве займа, не всегда вспоминаемого родителями при очередной расплате… Для чего она воровала, сказать не могу. Может быть, особая старорежимная гордость слуги, облапошивающего господ, неосознанно торжествовала в ней…
Однажды — мне это врезалось в память — папа в ответ на восторги Иваши по поводу Дуни незлобно сказал, что она-де хороша, но на руку нечиста… Это был первый и, кажется, единственный случай, когда Иваша, преклонявшийся перед моим папой, вспылил и каким-то неживым и не к живым обращенным голосом потребовал от папы никогда больше при нем ТАКОГО не произносить… Папа, обиженный в своей неправоте, пытался что-то доказать, однако Иваша слушать не пожелал, ушел… и поздним вечером всплески ссоры доносились и в мою комнату: это мама учила папу осторожности… Иваша «по болезни» пропустил один вечер; в следующее воскресенье за ним заехал Сарычев, и мир был восстановлен; папа, правда, недоумевал, откуда мог узнать о размолвке Сарычев, но спросить впрямую Дмитрия Борисовича не позволила та защитная реакция, которая ограждает нас от излишней прозорливости…
И все-таки… Особенно отчетливо помню я те летние, редкие встречи, потому что присутствовал на них от начала до конца. В первых числах июля, а лето было холодным и это задержало отъезд в Бердянск, папа и мама, собираясь на футбольный матч, неожиданно решили взять меня с собой: «доставим удовольствие ребенку»…