Правда, упомянутое возвращение тоже не такая уж бесспорная штука. Нашего секретаря Валерия Ефимовича, например, всякий раз обескураживает и огорчает мой лирический патриотизм. Он считает, что любовь к родине объясняется грандиозными ее достижениями в науке, строительстве и спорте, Останкинской телебашней, звездами Большого театра, олимпийскими медалями Ольги Корбут. Я не отрицаю его законной гордости, я только полагаю, что моя гордость не меньше — за все очереди, в которых я стоял, спрятав в карман ладонь с написанным на ней чернильным карандашом трехзначным номером, за все проходные дворы, которыми плутал, за семнадцатый номер трамвая, незабвенную «коробочку», в которой ездил в Останкино, не на телевидение, а копать картошку и купаться в пруду, да мало ли еще за что. Во всяком случае, фарцовочная поросль, обсевшая уличную изгородь, вообразив себя на Бродвее или в Сохо, жующая кретинскую свою резинку, высокомерно отделенная от прочих соотечественников белесой джинсовой дерюжностью, не пленит меня гогочущим своим космополитизмом.
Душная телефонная будка исписана бесчисленными цифрами, женскими именами и поспешной похабщиной. Я набираю номер Коли Беликова, еще не представляя себе хотя бы приблизительно, что я ему скажу. К телефону подходит Колина жена, знаменитая, по его рассказам, Надина, на самом деле безропотное создание, порабощенное Колиным домостроем. Детские крики улавливаются трубкой, напоминая о том, что у Коли двое пацанов, для которых он, паникер и строитель воздушных замков, несомненный герой, незыблемый авторитет во всех вопросах, всемогущая личность.
— Как жизнь, Николай Петрович? — осведомляюсь я невольным шутовским тоном. — В Швейцарию не собираешься?
Между прочим, не так уж глуп мой вопрос, учитывая вздорность Колиной натуры. Ведь стоит мне, например, в следующей фразе усомниться в его возможности поехать за границу, как он тут же взовьется и завопит, что завтра же отбывает в Женеву.
— На тот свет собираюсь, — тем не менее, не принимая игры, отвечает Коля.
— Брось, — не смущаюсь я, — чем ты себе голову забиваешь, детей бы постыдился. Ты куда после летучки слинял? Я нигде тебя найти не мог.
— Куда, куда, с Демьяном надрался, как собака, сил нет! — В Колином голосе проскальзывает былая залихватская интонация.
— Ну и правильно сделал! — восхищаюсь я. — Давно бы так, вместо того чтобы на стены кидаться. Ты знаешь, в чем наша с тобой драма? Только сейчас до меня дошло, клянусь. В том, что мы слишком добродетельные люди. А судьба снисходительна к тем, кто добродетелями пренебрегает. И за свое место не держится. Ведь в мире и другие возможности есть, масса возможностей! Знаешь, как сказал Сартр? Человек осужден на свободу. Понял? На выбор, на варианты, на перемены! А ты паникуешь!