Он кивал, сосредоточенно, с умным видом. Разве что не записывал. Я фыркнула от смеха.
— Успокойся. Все с твоим папашей в порядке будет. Обычная простуда. Ты, главное, его одного не бросай, поживи маленько…
— Не брошу! — закивал Гришка. И спохватился, только когда я уже уходила: — А это, в лесничество когда?
— Как поправится… — вздохнула я, влезая в сапоги и, уже почти за дверями: — Вечером вернусь!
Очередной день насмарку. Торопливо прохлюпав по начинающим подсыхать лужам, я перешла мост, добралась к себе, получив молчаливое неодобрение кота и полезла на чердак. Там собрала все нужные травки, спустилась вниз и занялась мазью. Честно говоря, за остаток дня ни разу не пожалела, что не провела его согнувшись раком в огороде. Делать снадобья — это то, что я искренне любила и умела. Каждая травка, каждый листочек ощущались мной, как живые. Уже в сумерках, выпустив наружу тяжелый травяной дух, я направилась обратно в село. Вот тебе и жизнь отшельницы — от одного спасай, то другого. А еще нужно коров с пастбища пригнать, накормить живность.
Никита Алексеевич уже был в полном сознании — слабость его еще не покинула, но хотя бы жить захотел, с удивлением смотря за суетившимся по хозяйству сыном.
Войдя на кухню, я увидела их обоих, сидящих за столом.
— Я смотрю, вы оправились? — суховато (отлежался бы!) прокомментировала я. Ответом был глухой кашель в кулак. — Вот. Натрете перед сном грудь и спину. А вот это… — я выставила на стол тряпичный мешочек со сбором трав, — Нужно будет заварить. Только чтобы вода была не слишком горячая, лучше на пару.
— Понял, — Гришка сгреб все это в охапку, перетаскивая в холодильник. Ну, тоже вариант. Я в холодильнике не нуждалась.
Уложив Никиту Алексеевича обратно в постель, мы с Гришкой вышли на улицу, усевшись на крыльце. Дом был хорош тем, что вход выходил прямо на реку — до обрыва оставалось буквально метров пятьдесят, заросших березами и яблонями, что обеспечивало относительную отдаленность от остальной деревни. Правда, и комарами тоже в полной мере. День выдался нежарким, но солнечным — земля начала подсыхать после затяжных дождей, над ней курился легкий дымок, в котором отлично жилось мошкаре. Впрочем, когда мы вышли в сумерки, уже значительно похолодало — от реки поднимался густой, кисельный туман, в котором ясно было слышно крики выбравшихся на охоту сов.
— В такие ночи только шабаш и проводить? — ухмыльнулся Гришка, кивая на стелющуюся по земле молочную дымку. Я поежилась. В том-то и проблема. Ведьма была — и живет она в деревне. Не хотелось бы повстречаться.