Возьмем для примера кого-нибудь из таких, лишенных психического равновесия, субъектов: он живет в обществе, занимает в нем более или менее значительное положение, успешно ведет свои дела, и никто, за исключением семьи и самых близких ему людей, не догадывается об особенностях его нестабильной психики; но тот же человек, и врачи это знают, временами испытывает странную нужду произносить, вне связи с естественным ходом мысли, определенные слова: ругательства или нет, не важно; он понимает нелепость этих словоизвержений, знает, что не должен допускать их, но вынужден уступать заложенной в них неодолимой силе и выпаливает вслух звуковое отражение того образа, который, наподобие электричества, пробегает в это время по его корковым центрам. Для широкой публики он просто оригинал, для многих врачей — только лицо, предрасположенное к заболеванию, но по сути дела: есть ли, с биологической точки зрения, какая-либо разница между ним и другим, столь же неуправляемым субъектом, который проецирует наружу не слова, а удары и без всякого повода набрасывается с кулаками на безобидного прохожего?
Сегодня мы рассмотрим в качестве примера юношу 20-ти лет, увидим также больную, которая внезапно и непреоборимо, без всякой на то причины кидает наземь все, что было у нее в руках или находится в пределах ее досягаемости. Однажды она чуть не убила так своего ребенка: держала в руках и столь же импульсивно и внезапно бросила.
На того, кто наносит удары, смотрят уже не как на оригинала: это опасный душевнобольной — но расстройство разве не одно и то же? Разве у обоих не одна и та же неконтролируемая потребность в действии, не один и тот же разряд возбужденного мозгового центра? В обоих случаях вначале идет внутренняя борьба, оказывается сопротивление, но затем мозговой центр, находящийся в перевозбужденном состоянии, получает полную автономию, начинает действовать вне регулирующего влияния высших мозговых сфер, или, говоря иначе, воли. Субъект, произносящий против воли слова и наносящий таким же образом удары, для врача — оба больные, относящиеся к одной и той же категории. Природа расстройств едина, различны лишь их последствия.
Пойдем далее. Когда психически неустойчивый субъект, страдающий ономатоманией, не находит «нужного» слова, охватывается тревогой и беспокойством, жалуется на свое состояние, на нехватку воздуха и ощущения эти сохраняются, пока он не находит столь необходимый для его мозговых центров звуковой образ, разве он не равен в этом отношении дипсоману, которым тоже овладевают тоскливое возбуждение и отчаяние, когда он не может удовлетворить не подвластное ему влечение? Что еще в обоих состояниях, кроме непреодолимой потребности повторить то или иное ощущение, которого требуют определенные зоны мозга? Нет никаких оснований принципиально различать эти случаи и исключать так называемых предрасположенных лиц из общей группы наследственных больных, или наследственных девиантов. С другой стороны, если я ввожу в ту же группу и случаи идиотии, имбецильности и дебильности: то есть, включаю в нее всю гамму психических расстройств при различных степенях вырождения, то я делаю это для того, чтоб лучше понять психическое состояние наследственных девиантов, которые стоят на высшей ступени патологической лестницы дегенерации. Только посредством такого сравнительного исследования можно придти к пониманию нестабильности и ущербности их умственных способностей, морали и характера.