Сама больная в возрасте 12-ти лет уже отличалась необычной совестливостью и педантичностью. Она жила в большом поместье в сельской местности и давала медицинские консультации крестьянам близлежащих деревень, черпая свои познания в гомеопатическом справочнике. Когда больные выздоравливали, все было прекрасно, но если болезнь пациента затягивалась, наша юная гомеопатка начинала тревожиться, обвиняла себя в неверно назначенном лечении, относила на его счет все, что случалось с больными дурного, и приходилось звать местного врача, чтоб он перенял у нее больного. В это же время она увлеклась всеобъемлющими метафизическими проблемами, ставила перед собой вопросы о происхождении мира, о Боге, Троице, Иисусе Христе и т. д. Если в монотонных, утомительных разговорах с собой ей не удавалось найти удовлетворяющего ее ответа на ею же поставленные вопросы, она делалась возбуждена, полна тревоги и отчаяния, чувствовала, что на нее что-то давит, сердце стучит с удвоенной силой, была готова упасть в обморок. Этим ее расстройства не ограничились — некоторое время спустя появились словесные навязчивости, ругательства и проклятия вроде слов: «свинья», «дьявол», «проклятый». Они вмешивались в ход ее мыслей, слово «свинья» особенно навязывалось ей на ум, когда она по утрам причащалась; крайне суеверная, она очень расстраивалась по этому поводу и ждала несчастий. Она и теперь находится под живым впечатлением от волнения, которое тогда испытывала, глаза ее наполняются слезами, когда она об этом рассказывает. У нее есть и другие телесные жалобы: тяжесть во лбу, какая-то «помеха» между глазами, неприятное напряжение верхней половины лица. Такова наша «ипохондричка». Наличие у нее давних явлений психической неустойчивости и характерных стигматов (навязчивые сомнения и ономатомания) заставляют, конечно же, отнести ее к разряду наследственных больных, или наследственных девиантов.
Именно тем обстоятельством, что г. Falret разделяет и те стороны морелевского учения, которые мы критикуем, и обуславливается часть его возражений (впрочем, достаточно второстепенных), которые он выдвигает против состава нашей группы наследственных девиантов. Он считает, что мы слишком расширяем ее границы, и хотел бы вывести из нее аномалов, отличающихся одними странностями характера. Здесь следует обозначить проблему четче и поставить вопрос так: что же, в конце концов, представляют собой все эти невропаты, повышенно-эмотивные лица, ипохондрики — короче, все те анормальные случаи, которые частью врачей рассматриваются лишь как пограничные с душевными заболеваниями? Если эти лица действительно обладают свойствами душевнобольных, отмеченных наследственными стигмами, то почему мы должны выводить их за пределы этой группы?