Пакота поднесла к ее пересохшим губам фляжку с холодной водой. Драгоценная влага оросила горящее нёбо, тело затрепетало от нечаянной радости, от надежды на жизнь. Эдера вытолкнула воду воспаленным языком, сомкнула губы. От сухого трения на губах выступила кровь. Вода стекла по подбородку на подушку. Эдера не проглотила ни капли. Главное — сказать «нет» в первый раз. Раз за разом становится легче — «нет», «нет», «нет», и уже забываешь, как говорить «да». Она не сомневалась, что победит. Победит ценой своей жизни, но это неважно. Главное — не отступать.
Впрочем, ей было уже все равно. Она не вспоминала о борьбе — просто умирала по инерции, почти забыв, зачем убивает себя, чего хочет добиться. Жажда, горящий язык, сухое и горькое нёбо, боль, слабость — все слилось воедино, затуманило мутной пеленой ее рассудок. Еще вчера собственное тело ненавидело ее, ныло и стенало, молило о пощаде. Сегодня оно приготовилось умереть. Сегодня они заодно — Эдера и ее тело.
— Вчерась все туё же, — глухо, как из бочки, донесся опостылевший говор Пакоты. — Я ее давай поить, она давай плеваться. Ничегось, хозяин, это просто у нее брюхо покедова не опустело. Вот как жрать захочет, вскочеть как миленькая, вот поглядите, вскочеть!
— Не вскочит, Пакота. Она уже умирает. У нее не осталось сил даже захотеть встать.
— Дык и бес с ней! Нехай дохнет, хлопот от нее не будет! Схоронить токмо, и побоку! Утомилась я с ней, хозяин! Ужо дрянная девчонка, скажу вам!
Смех. Даже сейчас, на грани беспамятства, Эдера содрогнулась от этого смеха.
— Согласен. Дрянная. Тем не менее, хоронить ее мы не будем. Пока.
Под затылок Эдеры скользнула рука, неожиданно мягкая и бережная, осторожно надавила на кость. Мгновенно исчезли тяжесть и жжение, пелена рассеялась. Звуки вновь стали громкими и звонкими, мысли обрели ясность. А затем вернулась боль, которую девушка уж было перестала воспринимать. Зрение стало отчетливым, и она увидела лицо Кэрдана, склонившегося над ней. Эдера закрыла глаза.
— А это я оставлю тебе, в награду за твою несгибаемость, — прозвучал его голос так близко, так ясно, так ненавистно. Его рука еще придерживала ей затылок, так ласково по контрасту с насмешливым тоном. — Ты убедилась, что здесь не так просто умереть. А вот чувствовать боль — сколько угодно.
Он убрал руку — ее голова упала на подушку.
— Пусть поужинает, и приведи ее наверх, — велел он Пакоте и вышел.
— Слухала что ли? Жри и топай к хозяину. Да не телись. А то влетит тебе по самые не могусь, — сладострастно и мечтательно пообещала ей Пакота. Она вся изнывала, ожидая, когда же наконец Эдере влетит «по самые не могусь». Эдере еще не хватало сил повернуть голову, чтобы увидеть ее, но девочка уже обоняла ее вонь — неизменную вонь дыма и горелого жира. Она огрызнулась ослабшим голосом: