Юровский сидел за своим огромным письменным столом, сложив пальцы в замок и опустив локти на столешницу. Грозное зрелище. Ильюхину стоило большого труда выдержать этот библейский пронизывающий взгляд. Но глаз не отвел.
— Татьяну нашли с проломленной головой, — начал Юровский тихо. Удар — вполне очевидно — нанесен рукояткой нагана. Покажи…
— Чего… показать? — всамделишно сыграл в дурачка Ильюхин.
— Непонятливый… Покажи свой револьвер.
Вынул из кобуры, протянул. Припозднился ты, товарищ Яков… Все вымыто тщательно, с мылом. И рукоятка, и все детали — чтобы не было разницы. И смазан весь заново.
Яков повертел в пальцах так и сяк, нехорошо усмехнулся, встал:
— Следишь за оружием. Молодец.
— Я за оружием, вы — за мной… Но я не обижаюсь. Революция…
Пока Ильюхин убирал наган, Юровский негромко и без эмоций говорил:
— Татьяна — мой личный внутренний агент. Особо ценный, потому что всегда доставала известным способом самые-самые сведения. И я — прежде, нежели поручить тебе ответственнейшее в данной операции дело, роль, — я велел ей обаять тебя и все вызнать. Теперь она мертвая, а я до конца в тебе не уверен. Как быть?
— Вам решать…
— Ладно. А кому она, скажем, помешала?
— Ну… Не знаю… — начал соображать Ильюхин, стараясь как можно естественнее это «соображение» обнаружить. — У нее же знакомств на данной почве — тьма. Не замечали?
— Допустим. А как относился к ней ты? Ты ее любил?
— Скажете… Я ее харил — это она так называла… это. А для любви… Для нее, кроме кровати или стула…
В глазах Юровского мелькнуло ничем не прикрытое изумление.
— Ну, стул — он у нас на флоте первый станок для некоторых, — объяснил с усмешечкой. — Так вот: любовь — глубоко-глубоко. А стул… Он как бы и на поверхности. Согласны?
Юровский сузил глаза.
— А ты далеко не дурак. Ладно. Когда мы вручим тебе — как куриеру первое офицерское письмо, — ты обязан найти способ его передать Романовым, лучше — царю, самым что ни на есть естественным образом. Понял?
— Только возьмите в рассуждение, что я для этого должен предварительно войти в семью, так?
— Жениться, что ли? — ухмыльнулся Юровский и, мгновенно подавив веселье, закончил: — Входи, черт с тобою, ради дела мы пойдем на все и на все согласны.
Когда попрощался и уже стоял на пороге, Юровский спросил:
— Ты тогда о Кудлякове говорил… Что он?
— А ничего. Больше моментов не было. И вообще: может, он выполняет что-то? Помимо вас?
— Я и сам так думаю. Черт с ним. Эти офицеры при нем, опять же… Да ведь пока могут и пригодиться, что скажешь?
«Не дурак. Хотя и фотограф всего-навсего. Ну, там еще и фельдшер. А мыслит… А делает… Охранному отделению не приснится…»