Оделся, помчался в ДОН. Окна были темны, у забора прохаживался наружный часовой с винтовкой на ремне; долго звонил в калитку, открыл заспанный Медведев.
— Ты? Ну, заходи… — уступил дорогу, пошел сзади.
— Юровский здесь?
— Зачем? Он дома ночует. А тебе чего надо?
— Про то тебе необязательно. Спят?
— А чего им еще? Плясать?
— Оставайся здесь и закрой двери. Ну?
— Я Яков Михалычу завтра же обо всем донесу, не сомневайся.
— Не сомневаюсь.
Притворил дверную створку, миновал гостиную, столовую и кухню, спустился в полуподвальный этаж, вышел во двор и снова вошел — в двух предпоследних комнатах жили латыши Юровского. Кем они были на самом деле не знал, но помнил: одного из них Юровский назвал «Имре». Что хотел найти здесь — вряд ли ответил бы. О чем спросить и кого — тем более. Но упрямо шел, еще не зная, что сделает в следующее мгновение.
Постучал в дверь комнаты, перед которой была лестница на первый этаж. Открыл заспанный латыш, или кем он там был…
— Вам… чего, товарищ?
Ишь… Разговаривает почти без акцента.
— Я от Якова Михайловича…
— Я помню. Я вас видел, когда Яков разговаривал здесь с Имре. В чем дело?
— События приближаются… — Откуда эти слова и зачем? Несет матроса на гребне волны. И вот-вот утопит.
— Да. Мы знаем.
— Всё помните — что и как?
— Всё.
— Повтори.
«Латыш» посмотрел с сомнением, но послушно зачастил:
— Сначала приводят кого-то, кого мы не видим, потом проводят тех, кого мы знаем, потом…
— Я знаю, что будет «потом». Спасибо. Ты — латыш?
— Нас называют так здесь, у вас. Я — венгр, Андраш Верхаш, унтер-офицер Австрийской армии, пленный, исповедую социализм. Товарищ… Лично я стрелять не стану. Женщины, мальчик… Не хорошо есть. Но я хочу антер ну предупредить тебя, ты мне кажешься порядочным человеком: затевается не просто убийство. Затевается страшный театр. Но сути я не знаю.
Ильюхин улыбнулся:
— Откуда так шпаришь по-нашему?
— О-о, плен… Четыре года. Я сразу начал учить язык. Я желаю тебе добра.
— А… Имре? Он кто?
— Он… Он настроен решительно. Он будет убивать. Ты вот что, матрос… Их не спасти. Пойми это. И будь разумен.
Обратный путь проделал за несколько мгновений. В столовой увидел Марию. Она стояла у стола, на ней была длинная юбка и темная шелковая кофточка. Обомлел, смутился и даже растерялся.
— Вы… Не спите еще… А… почему? — лепетал что-то мало понятное, глупое даже, проклинал себя, но нужных слов не находилось.
Улыбнулась успокоительно, показалось — дружески. Или, может быть, чуть больше? Кто их разберет, этих царских дочерей…
— Я слышала, как вы прошли… Я не спала. Я последние дни мало сплю или почти не сплю. Я читала стихи. Помните? — Голос у нее был немного севший, от простуды должно быть, но от этого он вдруг сделался таким понятным (вот ведь странность…) и близким — да-да, именно так… — «Мне страшно с тобою встречаться, Страшнее — тебя не встречать… — замолчала, подавив готовые вот-вот прорваться слезы (видел это, видел!) — Я стал… Нет — стала, стала! Всему удивляться, на всем уловила печать…» Замолчала, опустила голову.