Вернулся первый полицейский.
— Когда мы найдем этих подонков, мисс Виткус, уж постараемся упечь их чертовы задницы подальше, — сказал он и положил руку ей на плечо, которое болело после железной хватки грабителя, и она не сомневалась, что знатный синяк ей обеспечен. Но полицейский смотрел с сочувствием, и ее глаза предательски наполнились слезами.
Для заполнения протокола Уне потребовалось оценить урон, пройдя по следам грязных ботинок, и определить, что украдено. Как выяснилось, ничего. Никакого материального ущерба, если не считать разбитую вазу Луизы.
— Искали деньги или наркотики, — заметила следовательница.
Уна не держала ни того ни другого. Среди ее лекарств не было ничего более сильнодействующего, чем аспирин, а его воры не взяли.
— Можно не сообщать об этом в новостях? — попросила Уна. — А то я чувствую себя как глупая курица.
Они сказали, что постараются, и Уна им поверила.
Когда наконец полиция оставила ее в покое, Ширли вернулась, чтобы расставить мебель и вымыть пол в прихожей.
— Я подобрала с пола несколько лилий, — сказала она. — Остальные растоптаны.
Другая соседка, очень молодая женщина, принесла характерную вазу с морозными узорами — такие водятся у людей, которым часто доставляют цветы. Еще одна девушка — может, дочь Ширли, с таким же розовым круглым лицом, — принесла чашку чая и робко предложила ее Уне. Они чем-то походили на Луизу, эти женщины: энергичные, не боятся трудностей, испытывают праведный гнев и умеют выразить сочувствие, когда совсем не ждешь. Как она могла прожить столько времени, не подозревая об этом?
С наступлением утра все разошлись, ночь осталась позади. Уна решила провести этот день, отмывая и отстирывая все, к чему прикасался грабитель, включая одеяло и ночную рубашку.
Молодой полицейский, у которого еще была жива прабабушка, провел остаток дежурства в машине возле дома, пока его не сменил следующий патруль.
Когда полностью рассвело, Уна подумала про Лаурентаса, который в своем кресле колесит по общей палате в желтушном свете дня; она включила радио для компании и тут же услышала свою историю, с нее начиналась сводка новостей, резкий, возмущенный голос налегал на якобы полную беспомощность жертвы и вытекающую из нее крайнюю подлость преступников.
Уна заподозрила, что утечка информации произошла через Ширли. Начал названивать телефон: местные журналисты хотели услышать «ее собственный комментарий». Но у нее не было никаких комментариев по поводу недавнего тошнотворного события — она чувствовала себя как во время своего побега, когда в голове, образуя гул, смешались противоречивые желания, стыд, тоска по дому.