Вот идет человек. Роман-автобиография (Гранах) - страница 106

Троекратное «р», рыжая козлиная бородка на бледном загримированном лице. Грозные «р» перекатываются на языке, глаза вращаются, руки судорожно сжимают орудие убийства. Яд из пузырька льется в ухо спящего короля, корона убитого на голове лицедея, король просит огня, придворные в панике носятся по дворцу — Гамлет торжествует!

Моя роль сыграна. Я дрожу от возбуждения. В эти несколько фраз я вложил столько эмоций, сил и восторга, что зрелому актеру их хватило бы, чтобы раз двадцать сыграть короля Лира. Я стою в гримерке перед большим зеркалом. Все во мне продолжает играть: руки судорожно тянутся к короне, губы снова шепчут слова с бесчисленными «р», глаза вращаются, выдавая коварный замысел убийства, — только теперь я все делаю легче, правильнее, лучше, чем только что на сцене. Это проживание роли после спектакля всегда похоже на то, как в споре самые удачные ответы приходят на ум лишь после того, как спор закончился. Вдруг мой взгляд скользит вниз по облегающему трико. Все отходит на второй план перед ним — перед этим моим препятствием! Вон они, мои пекарские ноги, прижимаются коленями друг к дружке! Чего стоят все мои переживания на сцене, если эти два кривых свидетеля выдают меня с головой? С таким досье я не продвинусь ни на шаг. Это факт. Это безусловно. И этот безусловный факт приводит меня в отчаяние.

Спектакль заканчивается. Почти все молодые коллеги поздравляют меня с успехом, но я один знаю, что успех невозможен, хотя и не могу никому сказать почему. Все поспешно уходят. Я остаюсь в гримерке один дожидаться вечернего спектакля. Появляется старый гардеробщик Гальчке. Молодые актеры ходят к нему как в банк. Он ростовщик. Он одалживает марку, а обратно требует марку двадцать пять. Он маленький и беззубый, в ушах и ноздрях у него растут длинные грязные волосы. У него злые, вечно прищуренные глаза и плаксивый кряхтящий голос. Он всегда готов дать в долг на пиво и бутерброд. Он обдирает нас, как липку, этот Гальчке. В день зарплаты он всегда стоит рядом с кассой, и молодые актеры отдают ему больше половины своего жалованья. Каждый пфенниг он пять раз переворачивает на ладони, прежде чем положить в карман. Каждую монету он подносит к прищуренным глазам. Проклятый ростовщик. Но он всегда поможет, если тебе плохо. Вот и сейчас Гальчке приносит мне бутерброд, рюмку водки и пиво. Я проглатываю свой ужин, ложусь на диван и сразу же засыпаю. Перед глазами проносится вереница лиц, я медленно погружаюсь в сон и вижу, как стою на сцене в роли Гамлета. Но сцена оказывается одновременно и пекарней, и мой костюм из черного шелка весь в муке. Из зала доносится шепот: пусть гардеробщик почистит его костюм. Но Гальчке кричит из-за кулис своим скрипучим голосом: «Не могу я его обслуживать, он мне денег должен!» Булочки в печи уже подгорели, мои кривые ноги связаны, и я не могу сдвинуться с места. Тут же поблизости оказывается больница, я звоню в дверь. Рядом стоит мой отец и говорит: «Звони-звони, они тебя выпрямят, кривое может сделаться прямым». И он сам нажимает на кнопку, я слышу, как звенит звонок, очень долго, а потом еще раз; наконец я медленно открываю глаза. Я просыпаюсь и понимаю, что уже прозвенел звонок и сейчас начнется вечерний спектакль. Зачем я пришел в больницу? Почему там был мой покойный отец? У него был такой добрый взгляд, и он звонил в дверь, чтобы меня пустили внутрь.