Вот идет человек. Роман-автобиография (Гранах) - страница 171

Ответ прост. Господь Бог и Шекспир не создавали картонных персонажей, их творения — из плоти и крови! И хотя поэт и не любил Шейлока, его справедливый гений все же позаботился и о черном шуте и наделил его от своего щедрого, вечного богатства человеческим величием, душевной силой и стойким одиночеством, на фоне которых все это веселое, поющее, паразитирующее, живущее в долг, крадущее девушек и вступающее в брак обманным путем общество вокруг Антонио выглядит сборищем лодырей и дармоедов.

Теперь я знал, как Шейлок, по прихоти своего создателя, проник в это общество. Но мне нужно было также знать, что с ним будет после того, как упадет занавес и спектакль закончится. Что он станет делать после того, как, обманутый при помощи хитроумной уловки с запретом пролить хоть каплю крови, сломленный, он покинет зал суда, прошептав свою последнюю фразу: «Пришлите запись ко мне домой — я дома подпишу». Подпишет ли он? Сможет ли он? Решение об изъятии собственного имущества он, быть может, и подпишет, но сможет ли Шейлок поставить свою подпись под обещанием отречься от своей веры и принять новую религию? Можно ли сменить веру, как меняют рубашки? Мог бы так поступить мой отец? Или Шимшеле Мильницер? Нет, нет, нет! Они бы предпочли тысячу раз умереть, чем совершить нечто подобное. Верующий или даже просто человек с сильным характером не может взять и сменить веру и мировоззрение! Если ты дожил до шестидесяти лет, как Шейлок, то ты уже не станешь менять свой взгляд на жизнь. Теперь уж он останется таким, как есть, до конца жизни! За собственный взгляд на жизнь цепляются, за него держатся, потому что без него человек умирает от пустоты и одиночества. Ни за что на свете не поменяет веру человек, который только что в зале суда вместе со слезами излил свою душу:

Лишь после этого над ним начинают глумиться, и «благородные» люди прямо при нем делят его имущество, и, чтобы заслужить эту «милость», он должен к тому же отречься от своей веры, лишиться своей единственной нравственной и моральной опоры! Нет, нет, нет! Мой Шейлок не станет этого делать! Человек такого ума и такой силы будет бороться до последнего вздоха любыми средствами — и в первую очередь хитростью. Вот как я себе это представляю: когда Шейлок, сломленный несправедливым решением суда, выходит из зала, уже вечереет. Сначала он идет медленно, но когда замечает, что за ним нет слежки, ускоряет шаг, будит своего друга Тубала и других евреев, живущих с ним в гетто, и рассказывает им о новой опасности, которая теперь им угрожает. Ведь раньше, хотя они и жили в гетто, подвергались преследованиям и гонениям, на святая святых, на их веру, никто не посягал. А поскольку у Шейлока нет ни домов, ни земли, а есть только легко перевозимые богатства — деньги и драгоценности, он ссыпает все в свою суму, той же ночью садится в лодку и бежит. Ему удается бежать! В один прекрасный день он достигает берегов Голландии, оказывается в богатом городе Амстердаме, где и так уже полно беженцев, спасающихся от испанской инквизиции. И тогда он решает двигаться дальше, на восток! Он идет через земли венгров и румын, русских и поляков. Он еще долго бродит по этим странам, пока наконец на востоке Галиции, на Украине, не находит старого мудрого ребе-чудотворца, самого мудрого ребе тех далеких земель. К нему он идет рассказать про свое горе и спросить совета. Ребе — глубокий старик, худой и высокий, с желто-белой длинной бородой и кустистыми бровями, нависающими над мудрыми глазами. Его слава идет далеко впереди него, о его возрасте говорить уже не подобало, но втайне все молились, чтобы Бог подарил ему еще много лет жизни. Он сидел на своем высоком патриаршем стуле, как воплощение человеческого достоинства, и дружелюбно улыбался нашему Шейлоку. Доброта и расположение старика развязали Шейлоку язык и раскрыли его сердце, и он начал рассказывать. Он рассказывал про отчий дом, про свою юность, про годы учения и скитания до того момента, пока он не встретил Лею. Рассказывал, как он любил ее, свою Лею, и как она подарила ему Джессику и испустила дух, и как он жил только памятью о ней, воплощенной в ее дочери, и как его дочь его предала, и на старости лет он снова вынужден был взять посох. Он говорил обо всем, говорил много дней и ночей, пока на сердце у него не стало совсем легко и тепло. Мудрец подбадривал его, задавая вопросы, и внимательно его слушал. И когда его речь подошла к концу, в самом облике старца ему уже улыбалось дружеское понимание, и ребе сказал тихим, теплым голосом: «Это хорошо, сын мой, что ты пришел к нам, потому что после столь тяжелых переживаний нужно уйти на новое место, ибо так ты найдешь и новую судьбу. Если бы ты спросил совета у какого-нибудь мудреца там, откуда ты пришел, то он тоже посоветовал бы тебе сначала прийти сюда, ибо в книге написано: „