Вот идет человек. Роман-автобиография (Гранах) - страница 76

Я не понимал ни слова, но я знал: точно так же благочестивые хасиды в Городенке говорили о святых ребе-чудотворцах. Ни один человек здесь не говорил о буднях, о работе, о делах и даже о собственной семье. Я всем завидовал, потому что они были причастны к чему-то большему и много о нем знали, и мое любопытство уже щекотало меня где-то в области сердца.

Потом раздался долгий, предупреждающий и зовущий звонок, и все послушно устремились внутрь. У дверей стояли люди: одни проверяли билеты, другие помогали найти места, которые, оказывается, были пронумерованы. Фойе и зал были ярко освещены. Мы сидели в тринадцатом ряду. Люди перед нами, люди позади нас. Зал был уже полон, но зрители все прибывали и прибывали. Они смеялись, здоровались друг с другом, махали знакомым. Прозвенел второй звонок. Все звуки в зале сделались еще громче, захлопали двери. Многие стояли и разговаривали с соседями. Наконец раздался третий звонок. В зале стало тихо. Далеко впереди, перед первым рядом на занавесе был нарисован закутанный в шкуру мужчина: он играл на пастушьей свирели, а рядом сидела полуобнаженная пышнотелая женщина — волосы едва прикрывали ее грудь — и слушала его игру. Неожиданно раздался удар в гонг. Свет погас, и в зале стало темно. Внизу, перед занавесом, зажглись лампы. Снова удар в гонг, и откуда-то зазвучала музыка. В зале теперь было совсем тихо. Третий удар в гонг — мое сердце готово выскочить из груди от нетерпения. И вот наконец поднимается занавес. На перекладинах лестницы, под самым потолком посреди нарисованных облаков сидят девушки в светло-голубых длинных рубахах и с крыльями за плечами — это ангелы. Для ангелов они немного крупноваты, но я уже верю, что это ангелы. Они поют о том, что человек должен делать только добрые дела, — и тут появляется самый настоящий черт! На нем ярко-красная одежда, он хромает, а на голове у него — настоящие рога! Весело и дерзко он рассуждает о том, как скучно жить на земле. То, что он говорит, гнусно, но остроумно. И тут мы слышим голос Бога: он хвалит благочестивого переписчика Торы Гершеле Добровнера. Дьявол смеется своим скрипучим смехом Господу Богу в лицо и заключает с ним пари, что он сумеет соблазнить благочестивого переписчика Торы деньгами и богатством и погубить его душу. После этих слов занавес опускается.

Какой мир! Какое великолепие! Да это же в сто раз интереснее, чем самый интересный сон! У меня со лба катится пот. Что будет дальше? Мой брат Лейбци вопросительно смотрит на меня и улыбается. Я не могу сказать ни слова. Но вот началось! Удар гонга! В зале снова темно. Поднимается занавес. На сцене — простая бедная комната, такая, каких я повидал в своей жизни уже сотни, какая была и у нас дома, в Нижних переулках. Зима. Одно окно заложено тряпками, другое — подушкой. Слышно, как на улице завывает ветер. На столе под покрывалом лежит развернутый свиток Торы. Старенький дедушка шутит и играет с внучкой, уже большой девочкой. Тут же в комнате сидит женщина и чистит картошку. У нее болит зуб, и она не смеется над шутками старика. Приходят соседи: они говорят между собой о переписчике Торы Гершеле Добровнере и о том, что на небесах дьявол заключил пари с Господом Богом. А те в комнате ни о чем и не подозревают. Они говорят, что Гершеле пошел в баню, чтобы омыться перед тем, как написать слово «Адонай» и последнее предложение Торы. А вот и он сам возвращается: бедный, но очень красивый, нежный человек с благородным бледным лицом — он похож на праведника из Чорткова. Вот он моет свои красивые, изящные руки и садится, не говоря ни слова. Все замерли в ожидании. Он пишет последнее предложение и произносит благословение. Со всех сторон слышатся поздравления. Все ликуют и просят Гершеле сыграть на скрипке. В этой бедной каморке столько покоя и уюта, все так добры и приветливы друг к другу. Вдруг раздается стук в дверь. Дверь открывается, и вместе с порывом ветра в комнату входит черт — тот самый, что был на небесах, но теперь он одет как обычный человек, путник, и представляется Мазиком. Но я-то его сразу узнал по его наглому смеху и резкому, неприятному голосу. Хозяевам дома он говорит, что торгует лотерейными билетами. Но это, разумеется, всего лишь предлог! Гершеле Добровнер улыбается — он не покупает лотерейные билеты. Конечно, не покупает! Да и денег у него совсем нет! Но этот Мазик со своими дьявольскими уловками все-таки умудряется всучить ему билетик — просто так, без всяких денег! И при этом говорит очень неподобающие, но очень умные вещи. А когда напряжение доходит до предела, он снова смеется своим громким, скрипучим смехом, и занавес опускается! Другой мир снова закрыт.