— И пчёлы, — сказал Гас. — С их популяцией были проблемы уже десять лет назад, а теперь они и вовсе исчезли, кроме нескольких ульев в Южной Америке. Больше никакого мёда, сладкий. А без их опыления зерновые культуры могут…
— Прости, — сказал Марти. Он вылез из машины и пошёл рысью, чтобы догнать женщину в розовом костюмчике. — Андреа? Вы Андреа?
Она опасливо обернулась, поднимая свои туфельки, словно надеялась пустить в ход один из каблуков для острастки, если что. Марти её понимал; в эти дни появилось достаточное количество слишком уж развязных людей, позволяющих себе невесть что. Он остановился в пяти шагах от неё.
— Я муж Фелиции Андерсон, — бывший, вообще-то, но просто «муж» звучит менее угрожающе и не так потенциально опасно. — Мне кажется, вы и Фел знаете друг друга.
— Знаем. Я с ней состояла в Соседском Дозоре[9]. Что я могу сделать для вас, мистер Андерсон? У меня был довольно длительный пеший переход, а моя машина застряла в сплошном месиве из автомобилей в центре города. А здание банка, вы представляете, оно… кренится.
— Кренится, — повторил Марти. Он представил вдруг наклоняющуюся Пизанскую Башню. С фотографией вышедшего на пенсию Чака Кранца на вершине.
— Оно прямо на краю провала, и хотя здание пока ещё туда не падает, выглядит оно крайне небезопасно, как по мне. Уверена, оно обречено. Полагаю, это конец моей работе, по крайней мере, в филиале, что в центре города, но на самом деле мне плевать. Сейчас я просто хочу попасть домой и дать, наконец, отдых ногам.
— Я хотел полюбопытствовать про билборд на здании банка. Вы его видели?
— Как же я могла его пропустить? — удивилась Андреа. — Я в конце концов там работаю. Ещё я видела вездесущие граффити: «Мы любим тебя, Чак», «Чак жив», «Чак навсегда». И ещё рекламу по телевизору.
— Правда? — Марти подумал о том, что увидел вчера вечером на странице «Нетфликс» перед тем, как связь окончательно пропала. Тогда он отмахнулся от Чака, как от раздражающей, вечно всплывающей рекламы.
— Ну, её крутят по каналам местных станций, как минимум. Может, по кабельному и нет такой рекламы, но для нас кабельное телевидение уже в прошлом. С самого июля.
— Как и для нас, — теперь уж, когда он начал выдумывать, что всё ещё существуют какие-то «мы», в смысле — он и Фелиция, лучше продолжать в том же духе. — Нам доступен только 8-ой канал и 10-ый.
Андреа кивнула.
— Больше никакой рекламы автомобилей или таблеток «Эликвис»[10], или «Дисконтной Мебели Боба»[11]. Только Чарльз Кранц, тридцать девять замечательных лет, спасибо, Чак. Он занимает экран целую минуту, а затем они снова пускают по кругу регламентированный список передач. Очень своеобразный подход, но в наши дни — почему бы и нет? А теперь, мне действительно очень хочется домой.