– В этом ты прав, игемон. Я сам очень удивлен. Это безумное исступление, бледное, искаженное лицо, их молчаливая беседа… Хотелось бы знать, что они сказали друг другу.
– Мне тоже, Афраний! Клянусь эгидой[72] Минервы, не люблю, когда чего-то не понимаю!
– Полагаешь, игемон, этот иудей может быть опасен?
– Ты знаешь, что это за человек, Афраний. Где он теперь?
Начальник тайной службы поднялся.
– Прости, игемон, я не знаю. С началом грозы мы потеряли его из виду. Я не предполагал, что за ним надо проследить. Я виноват!
– Оставь, Афраний! Я ни в чем тебя не виню. Просто размышляю, – наместник жестом велел собеседнику сесть. – Кстати, что сейчас происходит в городе?
– Гроза, игемон. Улицы пустынны. Такого буйства стихии не было уже много лет.
– Да, я такие грозы видел только за Рейном. Значит, все спокойно?
– Вполне. Люди готовятся к празднику.
– Ха! Одним зрелищем они уже насладились сегодня! Для праздника прекрасное начало! – презрительно заметил Пилат. – А что с погребением казненных?
– Им займутся родственники.
– Родственники? У этого проповедника есть семья?
– Нет. Его пожелал похоронить священник Никодим.
– Великодушно. Впрочем, от Никодима этого можно было ожидать. А его ученики?
– О, это горстка необразованного восторженного сброда. Они перепугались и попрятались, словно мыши.
– Твоя уверенность успокаивает, Афраний. Но в одном из них я бы так уверен не был.
– Ты говоришь об Иуде, игемон? Что он сделает в одиночку?
– Ты не хуже меня знаешь, такой человек, даже один, может очень многое. Они были друзьями, самыми близким друзьями.
– Думаешь, игемон, он совершит какое-нибудь безумство?
– Доведенный до отчаяния, Иуда способен и на это. Теперь ему совсем нечего терять. А своей жизнью он не дорожил никогда, – наместник снова зашагал по зале. – Вот что, Афраний, найди мне его. Далеко уйти он не мог.
– Прикажешь арестовать, игемон?
– Нет! Я хочу просто поговорить с ним. Мне надо разобраться во всей этой истории.
– Слушаюсь, игемон. А если он станет сопротивляться?
– Иуда? – наместник усмехнулся. – Он не станет. В любом случае силы не применять, вести себя с ним осторожно. Мне хватит эксцессов.
– Будет исполнено, игемон, – Афраний встал, отставляя чашу. – Разреши мне удалиться.
– Иди. И постарайся разыскать его как можно скорее.
Начальник тайной службы исчез. Пилат хлопнул в ладоши. Вбежал раб.
– Я иду в конклав[73]. Никого, кроме Афрания, и того, кто будет с ним, ко мне не пускать.
6
Придя в себя, Иуда понял, что лежит в яме среди размокшей глины в самом низу склона Лысой горы. Буря бушевала. Потоки ливня хлестали его по лицу, громовые раскаты не смолкали ни на секунду. Он почти ослеп от беспрерывного блеска молний. Измученный, обессиленный, несколько минут он тщетно пытался подняться на ноги. Наконец, ему это удалось. Утопая в грязи, ежеминутно сбиваемый с ног потоками воды, он побрел прочь, стараясь не оборачиваться к вершине Голгофы.