– Нет, спорить не буду, как ни прискорбно для меня, но вы оказались правы. И на трубки надо было обратить внимание, и штору не надо было двигать. Но есть еще один вопрос: что искал тот человек, предположим, что это был Онипко, как вы говорите, псевдолакей. Что он искал и, видимо, не нашел? А, Евсей Дорофеевич?
Я понял, что он уже имеет ответ на заданный мне вопрос, и что он знает, что ответ мне тоже известен. Конечно, речь шла о книге, которую я забрал со стола в квартире Зеботтендорфа, и не далее как вчера вечером отдал Жозефине. Но мне вовсе не хотелось впутывать сюда еще и ее.
– Хотите получить «Голема» обратно? Сожалею, но я дал книжицу почитать одному приятелю. Могу вернуть вам ее назавтра, если угодно.
Карбасову пришлось согласиться с этим, договорились, что он зайдет ко мне завтра ввечеру в семь часов. Он засобирался:
– Пойду теперь в редакцию «Ведомостей», разберусь с этим Кремнем, какая птица все-таки ему насвистела.
– Позвольте, пройдусь с вами, собирался навестить невестку, нам по пути.
Мы вышли вместе, но я вовсе не собирался идти к Елене, я обманул его. Когда мы расстались на углу Галерной и Замятина переулка, я, убедившись, что Карбасов уходит, не оглядываясь, прочь, развернулся и пошел в сторону Почтамтской, к дому его сестры. Надеялся застать ее у себя и уже сегодня забрать книгу.
К счастью, Жозефина была дома. Несколько удивилась моему визиту («Почему вы не телефонировали? Ах да, я же не сказала вам номер»), но, как мне показалось, и обрадовалась. Хочется верить. Попросил вернуть мне «Голема». Подняла свои персиковые брови: что за срочность. Попытался объяснить, что книга не моя, что вынужден ее отдать, такие обстоятельства… Что надо вернуть прямо сейчас… От этого много зависит…
– Вы что-то темните, Евсей Дорофеевич. Не хотите что-то мне говорить…
Я запутался, кажется, покраснел. Ну ладно, решил начать с самого начала, ведь никто не требовал от меня сохранения тайны, никто не брал с меня слова, что вся эта история «умрет вместе со мной».
– Знаете, Жозефина Матвеевна, мы ведь с вашим братом вовсе не товарищи, и даже не добрые знакомые. Это он слукавил, когда представил нас друг другу. Нас связала одна очень печальная история.
И я рассказал ей все, начиная со своего знакомства с Зеботтендорфом – об убийстве доктора Христева, о визите ее брата, о нашем посещении квартиры на Измайловском, о картине и о книге. Особо я задержался на картине, она оставила глубокий след в моей памяти. Так вот, я подробно описал эту картину, и ангела, и светящиеся крылья, и простоватое, растерянное или близорукое лицо, и мужицкие руки из подвернутых рукавов, и Агарь, сгорбившуюся у его ног, и вдруг Жозефина говорит: