Я грущу. Если можешь понять
Мою душу, доверчиво нежную,
Приходи ты со мной попенять
На судьбу мою, странно мятежную.
Мне не спится в тоске по ночам,
Думы мрачные сон отгоняют…
И далее о горючих слезах, о сердце, не согретом лаской любви, страданиях и одиночестве, в общем, лебединая песня. Эта «доверчиво нежная душа» вот так запросто бросила на игровой стол детскую душу, живого человечка, выиграла хороший куш, брак с графом, а когда поймали за руку на шулерстве, просто отказалась от своей «ставки», в мусорную корзину ее, раз не сработала.
Из своей комнаты вышла Ксения, спросила, что это я сумерничаю. Рассказал ей сегодняшний анекдот. «И так бывает, – говорит, – а если б не поймали ее, не приперли к стене, вырос бы мальчонка графом и наследником, да только при чужих по крови людях. Может, был бы счастлив. А теперь вернется в бедность, да к родным, может, будет счастлив. Ничего нельзя знать. Где правда правильная?» Вот Ксения, она умеет никого не осудить, учусь у нее этой мудрости или легкости, сам не знаю. Легко, значит правильно. Я больше не знаю, что хорошо, что плохо. Если хорошо, то для кого, если плохо, то кому. Если нет ответа кому и для кого, значит нет и понятия «хорошо-плохо», все это выдумки человечьи. Самообман. Иллюзия.
Пишу эту страницу поздно вечером. Все уже угомонились, в квартире тишина. Открыл окно, там шумит дождь. Такой жестяной звук, капли стучат по подоконнику, по крышам, по брусчатке. Замкнутый колодец двора не дает звукам улететь куда-нибудь, рассеяться. Они все остаются внутри, усиливая друг друга. Самого дождя я не вижу, ориентируюсь на слух, и мне кажется, что это прямо-таки ливень, столь мощно он звучит. Или это заурядный дождик, шум которого накручивается и накручивается сам на себя, как на катушку, становясь все громче. Можно выглянуть, и тогда будешь знать точно. А если в какое-то явление, или событие, или предположение нельзя «выглянуть», как тогда узнать, что там на самом деле? Можно ли понять, какая правда – «правильная», как говорит Ксения.
* * *
Был телефонный звонок от господина Карбасова. Напросился с визитом, дескать, есть дело. Важное.
Удивлен. Считал, что все дела наши с ним закончены, и мы уж больше не встретимся. Разве что случайно. Но нет. Завтра зайдет ко мне в первом часу. Вениамин в это время на службе, Павлуша в училище, Ксения собиралась на Сенной рынок. У меня такое чувство, что он это знает. Старается застать меня дома одного. Что ж, чин и должность обязывают.
* * *
Пришел Карбасов. И не один. Вместе с ним был еще человек. Господин Грошев, руководитель некоего Регистрационного Бюро. Так было указано в визитной карточке, которую он мне вручил. Именно вручил, а не просто дал. Несколько торжественно. Он весь был какой-то торжественный. Не по одежде, одет достаточно просто, ничего выделяющегося, а по осанке, по жестам. Он словно подавал сам себя: посмотрите, как я важен, осанист, словно поворачивал перед моими глазами самого себя: «Ну, каков я отсюда? А если с этой точки глянуть? Хорош? Хорош! Знаю, что хорош».