Гостеприимство Карлтон-хауса было таким же легендарным, как и роскошь. Самым известным балом стал праздник в 1811 году в честь начала правления принца Уэльского в качестве «принца-регента» (его отец-король был объявлен недееспособным). Теснота была такой, что некоторые дамы падали в обморок; другие теряли туфли или даже оставались в разорванных платьях. Балы у принца-регента были известны не только откровенными нарядами дам, но и роскошными пирами: в миниатюрной реке, которая струилась через банкетный стол, плавали золотые рыбки.
Брат Джейн, возможно, охотился вместе с принцем-регентом, а ее кузину Элизу приглашали ко двору, но сама Джейн раньше лишь наблюдала за дамами в придворных костюмах, прибывавших в Сент-Джеймсский дворец. Это был ее первый визит в королевскую резиденцию. Джейн тактично умалчивает о том, что она там увидела, однако впоследствии она написала доктору Кларку с просьбой дать совет из области этикета. Библиотекарь намекнул, что принц был бы рад, если бы автор посвятила «Эмму» ему. «В равной степени не желая показаться дерзкой или неблагодарной», Джейн спросила, как ей поступить.
Она была невысокого мнения о принце-регенте и явно не горела желанием посвящать ему свой роман. И действительно, Джейн не высказывала такого намерения, пока «друзья не объяснили ей, что пожелание должно восприниматься как приказ».
Они были правы. Кларк ответил, что Джейн, конечно, «не вменяется в обязанность» посвящать свою книгу принцу и что она абсолютно свободна поступать по своему разумению. Отказать было практически невозможно. Кларк также считал себя вправе подсказать некоторые темы для следующей книги. Он хотел бы увидеть на страницах книги «образ жизни, характер и энтузиазм священника… любителя литературы, полностью поглощенного ею, – он никому не враг, кроме самого себя».
Другими словами, Кларк намекал, чтобы Джейн написала книгу о нем. Не одно поколение читателей смеялось над доктором Кларком, как посмеялась над ним Джейн. «Комическую сторону персонажа я могла бы изобразить, – невозмутимо отвечала она, – но не достойную, восторженную, приверженную литературе». А затем величественно заявила, что все равно недостойна такой чести: «Думаю, я без ложной скромности могу назвать себя самой малообразованной и неосведомленной из женщин, когда-либо осмеливавшихся стать писательницами».
Презрение Джейн к библиотекарю принца распространилось на все, что имело отношение к королевской семье. Она не одобряла нравы и глубокие декольте платьев высшего общества в эпоху Регентства, описывая одну очень красивую даму как «скорее дорого раздетую, чем одетую». Джейн всегда осуждала бегство женщин от мужа с любовником и адюльтер. Сам принц-регент изменял жене не меньше, чем его подданные, и между ним и супругой разгорелась жаркая битва: каждый пытался склонить общественное мнение на свою сторону. Разумеется, это был брак по расчету. «Все немецкие женщины одинаковы», – якобы заявил он, узнав, что его невестой будет Каролина Брауншвейгская. В публичной ссоре между принцем-регентом и его женой Остины приняли сторону принцессы. Фрэнк Остин входил в ее свиту, как и другие морские офицеры, которые прониклись к ней симпатией еще в 1795 году, когда она впервые приехала в Британию из Брауншвейга. Бедная Каролина! Прибыв 5 апреля 1795 года в Лондон, где через три дня должно было состояться ее бракосочетание с принцем, она пришла в ужас. «Боже мой! – воскликнула невеста. – Оказывается, он очень толстый и совсем не такой красавец, как на портрете».