Они сидели за малым столиком, таким же, как здесь, на кухне, и скатерть была такая же, из грубого, небеленого льна, сероватая, со светлой кромкой по краям, и за окном виднелся мост Сен-Луи, а сразу за мостом — маленькая колокольня, которой никто не замечал или не хотел заметить, чудесная звонница во дворике за спиной Нотр-Дам, еще более красивая, чем сам собор, хотя, может, только ей так казалось, а другим — нет.
Перед ней сидел человек, почти незнакомый и такой знакомый, Йона, тогда еще Иоганн, почти совсем седой, только виски были чуть темнее, и это шло ему: седой ежик, темные баки и какая-то пегая борода, мягкая, словно шелковая, и смешная, как взъерошенный котенок, который не царапал, а щекотал ей лицо, и шею, и грудь, и она, запустив руки в бороду, гладила его волосатые щеки, а он нагибал, поворачивал голову и целовал ей сначала одну ладонь, потом другую, а затем поднял рюмку.
Йона глядел на нее, подняв рюмку с любимым своим, совсем не мужским напитком, таким сладким, красным ликером, сиявшим прозрачно, ясно.
Красная рюмка сияла, а глаза, глядевшие на нее, были поблекшими, усталыми.
Они улыбались, то расширяясь, то сужаясь под сонно смыкавшимися и размыкавшимися ресницами, а она всеми пальцами гладила волосатые щеки и тихо смеялась, потому что и сама устала, конечно, и у самой смыкались глаза, и, наверное, зря они вышли из гостиницы, не надо было вставать, надо было спать до утра, но он волновался, ему хотелось выйти, отпраздновать с ней этот вечер, обыкновенный вечер, вроде бы, ничего в тот вечер не было.
Или было?
Они поехали на улицу Сен-Дени.
Ну и что?
Ему очень хотелось, чтобы она побывала с ним на Сен-Дени.
И они поехали.
Ну и что?
Так что же?
Он хотел, чтоб она увидела.
Она увидела.
Потом они вернулись в гостиницу.
В постель.
И любили.
Как в Ницце. А может, может, он любил ее еще жарче. И она забыла о Сен-Дени.
Подумаешь, Сен-Дени.
Ну и что?
Это была его улица. Много лет.
Так он сказал.
Хотел, чтоб она увидела.
Увидела.
Ну и что.
Правду сказать, до того она даже не слышала о Сен-Дени, слыхала только про Плас Пигаль.
Когда они двинулись из Ниццы в Париж, она решила, что надо непременно пройтись по Плас Пигаль — побыть туристами, повидать кипящий, бурлящий водоворот.
И действительно, все сияло и сверкало вокруг, но блеск этот был какой-то неживой, как и тени — серые, а не черные, и как люди, которые двигались слишком медленно или неестественно быстро, словно заводные игрушки.
Правда, где-то в переулке алели над невысокими крышами домов гигантские знакомые буквы GRAND MARNIER, но они были далеко, и свет их не падал на площадь.