Ничего удивительного. Питерский парень и не мог видеть настоящих фресок, если только не совершал экскурсий по «Золотому кольцу» русских городов. А они таковы, что ни одна фотография не передаст их во всей полноте.
Фреска «дышит», живет собственной жизнью, настолько потаенной, что она ускользает даже от самой лучшей оптики.
И почему нужно было очутиться в далеком прошлом, да еще в оскверненном храме, чтобы понять это? Харузин пожал плечами. Удивительно все устроено в мире. Если не выразиться крепче.
Он наклонился и поднял икону. Осмотрел ее внимательно. Не хватало лишь нескольких щепочек, но они нашлись почти сразу. Судя по следам, кощунники топтали святой образ ногами. После этих-то ударов и отлетело от доски несколько фрагментов. Харузин поднял и их. Завернул все в платок, который взял загодя из дома, и не таясь вышел.
Отличный способ совершить кражу произведения искусства. Все в точности по грустному фильму «Старики-разбойники». В детстве это кино воспринималось как чертовски смешное. Ну надо же, вломились два старикана в музей и сперли картину, а этого никто даже не заметил! Когда Харузин стал чуть постарше и сделался существенно более чувствительным — эльфу и менестрелю чувствительность пристала — фильм его огорчил, и он плакал почти всю ночь. Ужасная штука — старость.
Однако ни в детстве, ни потом Харузин и представить себе не мог, что воспользуется старой советской кинокомедией как практическим руководством к действию. Вот уж верно сказано: лишних знаний не бывает.
— Принес? — еще загодя, из комнаты крикнул Лаврентий.
— Да…
Эльвэнильдо вошел в горницу. Лаврентий уже не лежал — быстрыми, тихими шагами расхаживал взад-вперед, то и дело поглядывал в окно. Все лампады перед иконами в доме горели. Везде чувствовался запах масла и ладана.
— Ты что? — спросил Эльвэнильдо, осторожно кладя икону на стол. — Бесов гоняешь, что ли? Чего ты боишься?
— Я ничего не боюсь… — сказал Лавр. Он приблизился к столу и наклонился над платком, закрывающим икону. Платок весь пропитался кровью.
— Прости, — пробормотал Харузин. — Кажется, я плохо ее вытер… Там везде грязь. И люди ходят. Я боялся, что меня остановят, знаешь? «Гражданин, куда это вы с произведением искусства четырнадцатого века?» — последнюю фразу он произнес почти ернически и тотчас смутился почти до обморока. Впрочем, он и дурака валял больше от смущения.
Однако Лаврентий даже не заметил этой нелепой выходки.
— Ты здесь ни при чем, Сванильдо, — сказал он, снимая платок и бережно откладывая его в сторону. — Посмотри внимательно.