Но ни напускной хозяйственный тон его, ни косой взгляд не укрылись от Полины Васильевны.
— Маринка? — переспросила она. — Это кто же, сестра твоя?
— Меньшая. Мать на работе в ночную смену, а она одна. Ревет, поди, меня дожидаючись. До свидания вам…
— Погоди! — На этот раз голос Полины Васильевны прозвучал повелительно, строго. — Задержись на минутку…
Она вышла из кухни — маленькая, деловито-серьезная, хрупкая, и вскоре вернулась с каким-то свертком в руках.
— Возьми, — протянула парнишке, — отнесешь сестре. Пирог тут, сахарку немного, крупа… А теперь беги…
Мальчик ушел, от радости забыв поблагодарить. Полина Васильевна плотнее прикрыла за ним дверь, задвинула засов и, повернувшись к Алексею и Тане, сурово и требовательно посмотрела на них.
— Ну? Долго еще намерены скрывать?
Таня с мольбой взглянула на Алексея — «помоги!» — и протянула к матери руки…
Прямо с вокзала Маркевич направился не в Управление пароходства, как думал вначале, а на квартиру к Глотовым. Хотелось и отдохнуть после утомительной тряски в жестком вагоне и особенно повидать Степаниду Даниловну, поцеловать дочь. Лучше всего это сделать сейчас, днем, когда Василий Васильевич и Нина Михайловна на работе, а Анютка в школе. Вечером будет не до того.
Вместе с потоком обгоняющих его пассажиров он медленно шел по льду через Северную Двину, стараясь не ступить в наполненные снежной кашицей лужи и не скользнуть ногой в глубокие колдобины, пробитые колесами грузовых автомобилей. Шел хоть и не без напряжения, но довольно уверенно: сказались два с лишним месяца, которые пришлось все же, набираясь сил провести в ярославском госпитале после отъезда Тани.
Мартовское солнце светило вовсю, прогревая спину сквозь черное сукно шинели, и Маркевич подумал, что весна в этом году, пожалуй, придет раньше обычного. Вон как много луж на исхоженной и изъезженной дороге, как взлетают фонтаны мутных брызг из-под колес проносящихся мимо грузовиков. Снег заметно осел на нетронутом ледяном покрове реки, Да, весна уже не за горами…
Маленький домик на Новгородском проспекте показался странно притихшим, придавленным, когда Маркевич вошел во двор через калитку в облезшем, обшарпанном зеленом заборе. Стружки и грязь на дорожке, ведущей к крыльцу, возле сарая из-под снега торчат как попало разбросанные дрова, деревянные ступеньки крыльца не выскоблены до белизны, а черны от многочисленных следов. Видно, и силы у Степаниды Даниловны не прежние, чтобы следить за порядком, и у Василия Васильевича нет ни минуты свободной, чтобы поддерживать привычный порядок во дворе.