Иронию истории самой по себе мы отвергнем с ходу. Да, люди плохие, да, всё идет не так. Но зачем на этом зацикливаться? Зачем делать вид, что история этим ограничивается? Ирония – всего лишь смерть, ходящая среди нас. Она не принимает вызов, это не жизнь.
Но точно так же мы должны отвергнуть и чистейшую версию истории дхармы, трансцендентность этого мира и этой жизни, совершенство нашего образа бытия. Это может произойти в бардо, если существует бардо, но в этом мире всё перемешано. Мы – животные, а смерть – наша судьба. Поэтому в лучшем случае мы могли бы сказать, что история вида должна стать максимально похожей на дхарму, и возможно это лишь путём коллективного волеизъявления.
Остались промежуточные механизмы, комедия и трагедия, – Чжу остановился и в недоумении поднял руки. – Конечно, и того, и другого у нас предостаточно. Возможно, для оптимального изложения истории нужно вписать в неё фигуру целиком и вывести, что для личности история, в конечном счёте, всегда трагедия, а для общества – комедия, если мы сделаем её таковой.
Чжу Исао сам явно склонялся к комедии. Он был общительным человеком и всегда приглашал Бао и некоторых других слушателей, включая министра зздравоохранения и охраны, в апартаменты, предоставленные ему на время его пребывания здесь, и эти небольшие сборища освещались его смехом и интересом. Даже исследовательская работа его забавляла. Он привёз из Пекина огромное количество книг, и каждая комната в апартаментах была забита под завязку, как склад. Из-за своего крепкого убеждения, что история – это история каждого когда-либо жившего человека, он штудировал антологии биографий, и в его библиотеке имелось немало представителей жанра. Это объясняло огромное количество томов, стоявших повсюду высокими шаткими стопками. Чжу подобрал толстенный фолиант, такой тяжёлый, что его с трудом можно было поднять.
– Первый том, – сказал он с усмешкой. – Правда, я так и не нашёл остальную серию. Такая книга – всего лишь преддверие к целой ненаписаной библиотеке.
– Начало жанру сборника жизнеописаний, – говорил он, нежно похлопывая по стопкам книг, – кажется, положено в религиозной литературе: сборники житий христианских святых и мусульманских мучеников, а также буддийские тексты, описывающие жизнь через длинные последовательные перевоплощения, – спекулятивное упражнение, которое Чжу явно очень понравилось.
– История дхармы в чистом виде, своего рода протополитика. К тому же они бывают весьма забавными. Например, такой буквалист, как Дху Сянь, будет пытаться точно сопоставить даты смерти и рождения своих героев, вписывая ряд выдающихся актёров истории в серию перевоплощений, и утверждать, что они совершенно точно всегда были одной душой из-за выбора профессии, но из-за трудностей с совпадением дат в конце концов он был вынужден делать некоторые дополнения к своей серии, чтобы все его герои шли друг за другом последовательно. В итоге в своих бессмертных трудах он приходит к формуле «делу время, потехе час», таким образом оправдывая чередование жизней гениев и генералов с третьесортными портретистами или сапожниками. Зато даты совпадают! – Чжу радостно ухмыльнулся.