— Ну а чем ваш баптистский Бог отличается от нашего православного?
— Ничем не отличается. Бог-то — он один, — уверенно отвечал Григорий.
— Тогда, может, он добрей, чем наш православный?
Здесь Абрамов основательно задумался.
— Нет, не добрей. Бог он и есть Бог. Через два года батьку нашего и дядьку с соседом арестовали и свезли в район. Били, требовали от Бога отречься. Батька с дядькой не отреклись, их и порешили. И Бог не спас. Сиротами нас четверо у мамки осталось. А сосед наш, так он через два месяца вернулся домой, только больше Евангелие уже не читал.
— Гриша, а в чём смысл твоего отказа стрелять? Не ты, так другой стрельнет… Война и не заметит отсутствие бойца Абрамова.
— Душа моя спасётся, вот в чём смысл для меня, спасение души. Что не совершу я греха смертного. А для других, может, и ничего не значит. А может, и значит. Ведь если бы и ты, и он, и они на той стороне отказались стрелять, то и война остановилась бы. Может, когда так и будет, войну объявят, а никто на неё не явится, оружие в руки не возьмёт. И не будет войны. А так вы — пушечное мясо войны, вы личный состав, в котором и личного-то ничего нет. Вы пешки мелкие… Записали вас, следом списали, и снова новых записали, и снова списали. И кто те списанные, кроме Бога, и не узнает никто.
Рассуждения эти заставили Кольку тяжело задуматься. Он интуитивно понимал их глубину, но и согласиться с тем, что ни от кого из них ничего не зависит, не мог. Зависит, не может не зависеть, всё идет от людей. И доброе и злое, и Бог действует через людей, посылая тех, кто способен спасти в самые отчаянные ситуации. Спасают страну, армию, полк, своего товарища — солдата или безвинную, беззащитную лошадь. Спасает только человек.
В этот момент раздался грохот. Это смертельно уставший Ефим задремал, опрокинул табуретку, сполз на пол и лежал теперь у самой печки. Колька с Абрамовым перетащили его на нары, где он, так и не раздевшись, проспал до утра.
— 12 —
Начало сентября 1914 года
С давних пор в родительском доме Орловцева жила традиция неспешных вечерних чаепитий с разговорами за самоваром. Ник то ли слышал, то ли где-то читал, что самовары завезли в Россию в восемнадцатом веке с севера Германии. Но вот в инстербургском отеле для них не нашлось ни одного самовара. Братьям принесли чайник кипятка, и они пили чай вприкуску из больших чашек с гербом, на котором охотник держал рог и щит с буквами «G.F.» и бурым медведем. Они пили чай, сидя напротив друг друга, и разговаривали. Так разговаривают меж собой по вечерам братья во многих домах по всей России. Разговор касался будущего, и ожидания их были отрадны. Военная кампания армии Ренненкампфа в северной части Восточной Пруссии развивалась успешно, русские войска дошли до Тапиау и Алленбурга, перешли Дейму и Алле, приблизились к Кёнигсбергу. С юга на Восточную Пруссию с небольшой задержкой наступала 2-я армия Самсонова, еще более многочисленная, чем 1-я русская армия. Её корпуса совершили марш из глубины польских земель и уже вторглись в Мазуры и Вармию. Тревожные звонки об угрозах, нависших над 2-й армией, только начинали поступать и пока не вызывали особой озабоченности. Боевой дух в частях оставался высоким, солдаты рвались вперёд.