Какое-то время Овечкин безмолвно стоял перед Хорасом, не в силах отвести глаз. Ему было холодно, очень холодно, но страха он по-прежнему не испытывал. Наоборот, грозное создание тьмы, представшее перед ним в своем истинном обличье, внушало благоговейный трепет, почти восторг и… сострадание. Михаил Анатольевич не мог, конечно, знать, насколько истинным было это теперешнее обличье. Возможно, и оно было всего лишь иллюзией – преломлением, как говорил Пэк, сквозь призму несовершенного физического зрения и человеческих желаний и страхов того облика, который невозможно ни увидеть, ни описать ни на каком земном языке. Ведь Овечкин видел перед собою хотя и необыкновенно величественного, но все же человека, каковым Хорас на самом деле не являлся. Человек этот был трагически красив – облик его вызывал в памяти образ звездной ночи, а на лице лежала печать неизбывного страдания. И хотя Овечкин в полной мере ощущал исходившую от него эманацию безмерной силы и могущества, однако он отчего-то был уверен, что существо это не желает ему зла. И с новой остротой Михаил Анатольевич вдруг почувствовал себя виноватым. Он мало что знал о Хорасе, но в эту минуту понял со всей ясностью, что умудрился встать на пути чужого великого стремления, такого страстного желания, что всей его глубины и безмерности он даже представить себе не мог, и тем самым обрек живое существо на муки столь же неизмеримой глубины и силы. И обратный эффект волшебного заклинания, понял он, таил в себе вполне справедливое возмездие…
Пока Овечкин стоял и думал обо всем этом, глядя на Хораса, ему даже захотелось плакать. Он не стал дожидаться, пока тот заговорит, и торопливо произнес первое, что пришло в голову:
– Прости меня, Хорас. Я не мог поступить иначе. Постарайся понять…
Голос у него дрогнул и сорвался.
– Я хотел бы понять, – после некоторой паузы медленно, низким голосом отозвался дух, и от звучания этого голоса, казалось, завибрировал сам воздух.
Михаила Анатольевича пробрала непроизвольная дрожь. Но не от страха – вибрация эта пронизала насквозь все его существо.
– Когда я услышал, что ты идешь, первым моим желанием было – убить тебя, – продолжал Хорас. – Но удивление мое было так велико, что я решил повременить с этим. Я хочу знать, что привело тебя ко мне. Что тебе нужно?