— А вы откуда знаете? — неожиданно спросил он. — Может, это его, мертвого, тогда вез Харап в город? Вы долго шли за ним следом, вы его, наверное, узнали.
— Нет. Не знаю, почему я шел.
— А тот заграничный, который приехал с тем, другим? Я был с ними в Солецком бору. Он знал лес лучше, чем я.
— Может, он искал сокровища в немецких блиндажах? Ведь я не раз слышал, что Гитлер спрятал там золото, которое отобрал у евреев со всего света.
Партизан поперхнулся дымом и поднес ко рту протез.
— Почему же он потом осматривал ваш дом, ковырял гвоздем во мху между балками? — не унимался Ромусь.
Никто ему не ответил. Пац бросил окурок в костер. Ромусь неторопливо поднялся, сел и несколько раз плюнул.
— А может это вы и есть Гунядый? — вдруг ляпнул он.
Все посмотрели на меня. Я растерянно улыбнулся, даже хотел было рассмеяться, но увидел их настороженные, враждебные глаза и почувствовал, что без всякого повода бледнею.
— Ромусь, ты сошел с ума?
— Кто знает, чего вам надо, — тихо сказал он.
Ильдефонс Корсак пошевелил зеленоватыми усами, некоторое время безуспешно пытался произнести какие-то слова и наконец сказал:
— Уезжайте. Здесь вы не найдете покоя. Вода все поглотит: и землю, и лес, и луга, и этот шляхетский курган, но памяти людской она не смоет и того, что в человеке отпечаталось, не сотрет…
— Ну, вы поэзию накрутили, как батько Вернигора, — перебил его партизан. — А может, он приехал отдохнуть, развлечься, посмеяться над людьми? Разве мало таких франтов?
— И для начала выкинул хорошенький фортель, — насмешливо вставил граф. — Неужто забыли?
Он оскалил зубы и смотрел на меня своими бесцветными глазами.
— Я вам скажу одну мысль, очень простую, но человек не сразу к ней приходит: в жизни, как и в картах, счастью надо помогать.
— Я читал это в каком-то календаре, — заметил партизан. — А сам ты, сын обанкротившегося класса, чего добился в жизни, действуя по своей системе?
— Да хотя бы того, что я о тебе знаю все, а ты обо мне ничего.
И сунул партизану под нос фигу.
— Ах ты, облезлый барин, — рванулся к нему Крупа, но в ту же минуту Ильдефонс Корсак развел их своей жилистой рукой.
— Господа хорошие, смерть за стеной, а вы, с позволения сказать, расшалились, как дети.
Граф Пац поправил свой сбившийся на бок пестрый шейный платочек.
— Знаешь мой герб? На щите две собаки: одна из них лает, дру-другая воняет.
Зашипела рассыпающаяся головня. Мы посмотрели на догорающие огоньки в белом пепле. Ромусь украдкой оглянулся, всматриваясь в глухую темноту.
— Пора спать, — сказал Ильдефонс Корсак и стал затаптывать костер.