– Дилани, идем со мной.
Я совсем не думала о его губах, о том, как еще недавно они – теплые, живые – касались моих. Теперь же они были неподвижные, холодные.
– Дилани, он умер.
Но от судорог не умирают. Я наполняла его легкие воздухом. Я качала его кровь вместо сердца. Зажмурившись, я поднимала голову к небу и молила о чуде. О простом чуде.
– Пожалуйста, ну пожалуйста! – кричала я сквозь слезы, но ничего не происходило.
Донесся вой сирен, сначала далеко, потом ближе.
– Идем! Нам пора. Я ухожу!
А я давила на грудную клетку. Я вдыхала в Карсона воздух. Зарычала машина – Трой уехал. Спасатели появились, когда я сделала ровно пятьдесят три вдоха. Они оттащили меня. Укладывая опустевшее тело Карсона на носилки и вставляя желтый пакет туда, где только что были мои губы, они выкрикивали вопросы:
– Что произошло? Кто он? Сколько времени прошло? Где родственники?
Но я смогла произнести только два слова:
– Карсон Левин.
А мысль была одна: как жестоко, расчетливо они пристраивают к его рту эту желтую бездушную подушку. Теперь в него вдувают холодный, стерильный кислород. Теперь у него прервалась связь с жизнью.
У меня спросили, хорошо ли я себя чувствую, чтобы доехать домой. Видимо, я ответила, что хорошо, хотя на самом деле это было не так. Но я в итоге осталась одна: машина на обочине, двигатель работает, обе дверцы распахнуты, пассажирское сиденье в рвоте. Я упала на колени и смотрела на пустоту, оставшуюся после Карсона. Смотрела на то место, где его тело само себе выкопало в снегу яму. Слушала, как затухает вой сирен. Представляла, как в машине реанимации борются за его жизнь медики. Потому что от судорог не умирают.
Только Карсон сказал не так. Он сказал: как правило, от судорог не умирают. Да, как правило, и после одиннадцати минут под водой не выживают. Как правило, я получаю только оценки «отлично». Я согнулась пополам от боли, не понимая, что именно во мне болит. Боль охватила меня целиком, лишила сил. А что чувствовал Карсон? Последнее биение жизни в его теле было моим. Последним живым существом в этом мире, которого касались его губы, была я.
Я царапала пальцами снег на том месте, где лежал Карсон, – спрессованный тяжестью его тела снег. А потом я распласталась рядом – на спине, как будто собиралась делать снежного ангела. Только я не двигала руками, чтобы получились крылья. Я просто лежала, а из глаз текли слезы и замерзали. На одежде таял снег, таял в волосах, в ушах. В голове, где раньше был зуд, теперь осталась только боль. Боль, которая должна была заглушить память. Боль. Холод. Сырость.