Боль распространялась, пока не достигла кончиков пальцев. Рядом загудела машина. Я не открывала глаза. Зачем мне смотреть на него? Но его фигура закрыла солнце, и на лицо сразу легла холодная тень. Тогда я посмотрела и увидела силуэт Троя, загородивший солнце.
Он нагнулся и протянул мне руку – я взяла ее. Он притянул меня к себе – и я не сопротивлялась. Трой говорил мне шепотом какие-то слова – я слушала его.
– Мне жаль, очень жаль твоего друга…
Шершавой подушечкой большого пальца он вытирал мне со щек слезы – я прижималась лицом к его ладони. Он отряхивал снег у меня со спины, с рук, с волос. Он не выпускал меня, пока я не перестала дрожать. А потом шепнул: «Идем», и я пошла с ним.
Я сделала за Троем несколько шагов. Он наступил на спрессованный снег, где лежал Карсон. Где был живой Карсон. Где умер Карсон. Где Трой смотрел, как Карсон умирает.
На границе отпечатка я застыла:
– Нет, я не пойду с тобой.
Трой обернулся, тяжело вздохнул:
– И как ты вернешься?
Он показал на мамину машину. Но на самом деле он имел в виду меня – дрожащую, не способную сесть за руль. Взяв из машины мою сумку, Трой заглушил двигатель и захлопнул двери. Чтобы дойти до его машины, я сделала круг – обошла два силуэта на снегу. Человек без крыльев. Человек без жизни. Мой последний долг смерти.
Скользнув на пассажирское сиденье, я поставила между нами с Троем сумку и прислонилась к дверце, подальше от него. Машина была старая, дверца еле держалась, и опираться на нее явно было опасно. Но меня это не волновало. Может, я выпаду, ударюсь головой об асфальт, меня умчит машина неотложной помощи, я проваляюсь в больнице без сознания несколько дней – ни живая ни мертвая, а когда приду в себя, никто не вспомнит, что я не сумела спасти Карсона. Врачи сделают мне МРТ, увидят, что повреждения мозга несовместимы с жизнью, накачают меня лекарствами, отправив в состояние небытия, где нейронные связи отказываются работать, а воспоминаний не существует. А у моей постели будет сидеть Деккер, держать меня за руку, иногда целовать в лоб, думая, что я сплю. И все станет не важно: отличница я, чудо или просто безжизненная оболочка.
Я смотрела в окно: деревья проносились мимо, не успевая обретать резкость. Все выглядело иначе. Как будто сместились привычные измерения. Как будто раньше я существовала в плоском двухмерном мире, а теперь к длине и ширине добавилась глубина. Предметы оказывались слишком близко – и тут же слишком далеко, из гигантских становились крошечными. Ничто не изменилось, но все вызывало полную потерю ориентации в пространстве.